-- Я просто был восхищен, - возразил Винсент.

 Я был взволнован и, не отдавая себе отчета в том, что делаю, слегка прикусил себе язык. Железный, смешанный с огнем привкус крови застыл во рту, обжег неба. Я приблизил лицо к шее Винсента так, словно хотел коснуться поцелуем его шрамов и капелька крови с моих губ упала ему на кожу. Винсент вскрикнул и отстранился. Моя кровь обожгла его, попала на рану, проникла в его собственную кровь и прокатилась жидким пламенем по венам. На его обескураженном мальчишеском лице в миг промелькнула гамма чувств: сомнение, обида, мучение. Он не думал, что я решусь причинить ему боль после всего того, что мы пережили вместе, но боль была минутной. Удивительно, но всего капелька - молекула моей крови сделала его сильнее и краше. Темные борозды шрамов медленно и неуловимо разглаживались, сухая поврежденная кожица вокруг них снова становилась ровной и прозрачной.

 Я поднялся на ноги и с первого взгляда оценил чудодейственность исцеления. Никаких шрамов не осталось только почти неразличимые для глаза белые полоски тянулись по тем линиям, где когда-то прошлись коготки Деборы.

 -- Ты снова безупречен, - не требуя благодарности, улыбнулся я. - Ни одного изъяна. С такой прекрасной внешностью даже мое блистательное общество приняло бы тебя за своего.

 Винсент тихо мелодично рассмеялся. В холодную зимнюю пору его смех напомнил шелест листвы, а в карих глазах засветилось тепло.

 -- Для тебя это оказалось так просто, так достижимо, а я мучился много лет, листал свои потрепанные книжки, записи других чародеев, мемориалы и каждая страница подсказывала мне один и тот же прискорбный ответ - исцеление невозможно.

 Он ощупал свою обновившуюся гладкую кожу, хотел застегнуть пуговки воротника, но передумал и оставил кафтан распахнутым, будто боялся, что если опять наглухо запахнет воротник, то потом снова обнаружит у себя на горле все те же отметины.

 -- Я, наверное, должен сказать "спасибо", - запоздало предположил он.

 -- Можешь не говорить, - милостиво разрешил я, и так было заметно, что он благодарен, возможно, впервые в жизни. Винсент редко выражал по какому-либо поводу детский, абсолютно бесхитростный восторг.

 Я посмотрел в ту сторону, где скрылась в зарослях Шантель. Что мне сделать, чтобы она больше не вернулась, плюнуть через плечо или оставить в дупле дуба монетку, которую она непременно найдет и уже не сможет двинуться дальше, ведь я буду осторожен и приложу к ней заклятие. Оказывается, Шантель даже не знала, что мы живем в замке. Интересно, она считала, что я сплю на горке сокровищ, а Розе негде прилечь кроме какого-нибудь украденного паланкина, портшеза или гамака. Я представил, как обиделась бы Роза, если бы вместо пуховых перин я предложил бы ей переночевать на крытых носилках. Надо было догадаться раньше, что если бы пряхи знали о том, что я хозяин замка список вещей, которые нужно оплатить возрос бы вдвое.

 Роза, напевая какой-то мотив из пьесы Камиля исследовала лес вокруг, проверяла, что спрятано в каждом дупле дерева и несколько раз находила там мелкие самоцветы, но у нее хватало сообразительности положить их обратно, чтобы не обидеть никого незримого.

 -- Каждый участок леса кому-то принадлежит, - засмеялась она. - И не только леса, однажды под мостовыми Виньены я услышала тихий перестук молоточков. Никто, кроме меня, их не слышал, да даже если б и услышал, то принял бы за цокот копыт. В Виньене встретишь столько карет, повозок, дрожек и фаэтонов, сколько ни в одном другом городе. Хочешь, я покажу тебе то место?

 -- Ты хочешь снова попировать при дворе?

 Она только жеманно передернула плечиками. Я догадывался, что на самом деле она хочет проверить, не пришло ли к королю письмо от Шантель с требованием оплатить мое проживание в их темницах, так сказать, предоставленный кров и полученное там образование.