Долгие годы он ничего не знал о Салли, и вот лондонское утро нежданно столкнуло их лицом к лицу. И само собой разумеется, юная горничная охотно поделилась всем, что ее переполняло, со своим старинным приятелем.
Она оплакивала не Фэррэлса, а исчезнувшего лакея-поляка, который появился на Гросвенор-сквер два месяца тому назад по рекомендации хозяйки дома. Бедная девочка влюбилась в Станислава Разоцкого с первого взгляда, прекрасно понимая при этом, что у нее нет ни малейшего шанса на взаимность. Она была не настолько слепа, чтобы не видеть, что молодой человек, увлеченный обольстительной хозяйкой, попросту не замечает ее.
— Они были знакомы еще в Польше, до замужества миледи, — сообщила Салли Бертраму. — И скорее всего были влюблены друг в друга и, наверное, продолжали любить. Не раз я слышала, как они шептались, когда думали, что никто их не видит. Говорили они, разумеется, по-польски, но я-то польский понимаю. Она просила его набраться терпения и не предпринимать ничего такого, что могло бы скомпрометировать его самого, а ее подвергнуть ненужному риску. Разговоры всегда были очень недолгими, да и я не все могла расслышать, потому что говорили они очень тихо. Но больше всего меня удивило, что, обращаясь к нему, она называла его Владислав…
Нож, зазвенев, выпал из правой руки Альдо, но тот, казалось, этого не заметил. Адальбер подозвал официанта и попросил принести другой прибор. Морозини же застыл и, похоже, обратился в неподвижную статую. Чтобы вернуть друга к действительности, Адальберу пришлось похлопать его по руке.
— Я не сомневался, что мое сообщение произведет должный эффект, — произнес он с удовлетворением. — Ты был тысячу раз прав, когда постарался уточнить у леди Дэнверс имя сбежавшего лакея.
— Можешь назвать это интуицией, но почему-то мне сразу подумалось, что речь идет о том самом поляке, ее первом возлюбленном. Однако мне хотелось бы знать, где отыскала его Анелька и как посмела ввести в дом своего мужа.
Я начинаю думать, что она куда более лжива, чем кажется…
Аппетит у Альдо пропал вконец, он отодвинул тарелку, достал сигарету и слегка дрожавшей рукой поднес к ней зажигалку.
— Погоди! Не стоит спешить со скороспелыми выводами, о которых потом пожалеешь, — постарался успокоить его Адальбер. — Для начала напомни мне, что происходило в Польше. Ты когда-то говорил мне о молодом человеке по имени Ладислав, но, признаюсь, я успел уже все позабыть.
Кто он такой?
— Он тот, из-за кого Анелька дважды пыталась покончить с собой. Я спасал ее: один раз в «Северном экспрессе», а еще раньше в Вилановском парке. В этом парке я и увидел ее в первый раз!
— Теперь припоминаю! Это тот самый бедный студент, нигилист, за которым она мечтала последовать, разделив его нищенскую жизнь… разумеется, до того, как влюбилась в сорокалетнего князя из Венеции, скорее богатого, чем бедного?
— Ты вкладываешь особый смысл в последнее замечание? — сумрачно спросил Альдо.
— Не больший, чем в нем уже есть, — отозвался Адальбер. — По последним сведениям, она любила тебя. И даже написала записку, которую имела дерзость передать тебе под носом у собственного мужа. И если мы примем за истину, что порыв ее был искренним, то я не нахожу объяснений тому, для чего ей нужно было воскрешать угасшую уже любовь.
Добро бы это случилось в Варшаве, но в Лондоне… Я уверен, что этот поляк появился у них в доме не по ее инициативе.
Адальбер смолк и принялся с жадностью пить пиво.
— Дальше! Дальше! — принялся торопить его Альдо. — Ты думаешь, что он стал преследовать ее своими домогательствами?
— Конечно! Вспомни обрывки разговоров, подслушанных Салли! Анелька умоляла его не подвергать опасности ни его дело, ни ее саму! Без всякого сомнения, он явился к ней и пытался потребовать помощи. |