— Возможно, Хью просто пришло время отправляться к праотцам. Мы никогда не узнаем, что произошло на самом деле. Поэтому следует придерживать язык и хозяйку предупредить, чтобы сто раз подумала, прежде чем сказать что-то. Мы ничего не можем доказать. Мало ли какие подозрения или мысли у нас возникнут!

— — Но что теперь будет? — тревожилась Мейбл. — Разве не ты сказал, что Хью позаботился о нашей Розамунде? Что он сделал такого, против чего твой брат бессилен?

— Немного терпения, жена, — хмыкнул Эдмунд. — Я буду держать язык за зубами до нужного момента. Обещаю, что Генри останется в дураках и ничего не сможет предпринять. Ни Розамунда, ни Фрайарсгейт никогда ему не достанутся.

— Если для того чтобы увидеть чудо, нужно потерпеть, я все вытерплю, — пообещала Мейбл, снова вставая и принимаясь расшнуровывать платье. — Уже поздно. До утра осталось немного. Пойдем в постель, муженек.

— Согласен, — кивнул он, тоже вставая. — Завтра нас ждет долгий и трудный день.

Ты снова под моей опекой и будешь делать, как тебе ведено. — Он широко улыбнулся девочке. — Давай поскорее похороним его и покончим с этим. Думаю, мне стоит взять тебя с собой в Оттерли, чтобы наставить в правилах хорошего поведения, подобающего достойной жене. Хью вбил тебе в голову идеи, не подобающие твоему положению. Я же пойду против своих правил и поручу присматривать за Фрайарсгейтом бастарду моего отца, Эдмунду Болтону.

— Погребение состоится на закате, — твердо ответила Розамунда. — Арендаторы хотят оказать Хью последние почести и поэтому с самого рассвета приходят в дом.

Она говорила медленно и размеренно, хотя сердце трепыхалось, как пойманная птичка. Она просто сбежит, прежде чем позволит Генри Болтону разлучить ее с Фрайарсгейтом.

Но Розамунда доверяла Эдмунду так же беззаветно, как Хью, упокой Господь его безгрешную душу.

— Если хочешь опустить его в землю вечером, мне придется остаться еще на одну ночь, — пожаловался Генри.

— Хью Кэбот был мне хорошим супругом, а здешним обитателям — добрым хозяином, дядюшка. И поэтому заслуживает достойных похорон. Я не позволю наспех бросить его в яму и засыпать землей только потому, что это устраивает тебя и твое отродье, — резко бросила Розамунда. Она была бледна как смерть. Под глазами темнели круги.

— О, как знаешь, — мрачно буркнул Генри. — Совсем неплохо провести еще одну ночь вдали от Мейвис и ее постоянного нытья. Но утром мы уезжаем, Розамунда.

— Вряд ли я смогу так быстро собраться, — запротестовала она. — Кроме того, завтра утром священник прочтет завещание Хью.

— Его завещание ничего не изменит, племянница, — злобно пропыхтел Генри с таким негодующим видом, что мясистые щеки затряслись.

— Он был моим супругом и имел на меня все права. Я должна повиноваться его последним желаниям, каковы бы они ни были, — мило улыбнулась Розамунда.

— Его желания совершенно не важны. Я твой ближайший родственник. С этой минуты ты — моя подопечная, каковой была всегда, со смерти твоих родителей. Закон, Божий и человеческий, гласит, что ты должна повиноваться моим приказам, и я ничего не желаю больше слышать!

Генри потянулся к чаше с вином и, выпив содержимое одним глотком, стукнул чашей о столешницу.

— Ты поняла меня, племянница? Я твой хозяин, и никто другой.

— Последняя воля моего мужа будет исполнена, — решительно заявила Розамунда и, повернувшись, покинула зал.