Иногда мне хотелось, чтобы мой рассудок работал менее ясно, ибо чересчур проницательный ум — основа нерешительности. Я знала, что нет на свете человека, который был бы мне приятнее, чем Роберт. Я чувствовала себя счастливой, когда он находился рядом, а когда отсутствовал, у меня портилось настроение. Но можно ли назвать это настоящей любовью? Я слишком хорошо понимала своего фаворита, чтобы испытывать какие-нибудь иллюзии на его счет. Корыстный, высокомерный, властный, безжалостный, готовый даже на убийство, если оно сулит выгоду. Да, я сознавала все это и все же любила его. Должно быть, мне никогда уже не узнать, как умерла Эми Робсарт. Был ли это несчастный случай, самоубийство или убийство? Если ее все же погубил Роберт, то не следует ли мне опасаться человека, способного умертвить женщину, которую он когда-то любил? А может быть, я потому и любила Роберта, что никогда не могла быть уверенной в нем до конца? Мне было бы скучно с добропорядочным надежным человеком вроде Уолтера Девере, мужа моей кузины Леттис. Вот уж на кого можно было положиться без оглядки — такой добросовестно выполнит свой долг и перед страной, и перед семьей. Но что поделаешь — общество высоконравственных мужчин меня утомляет. Я не могла понять, как Леттис уживается с таким супругом. Правда, вид у нее был вполне довольный, но это еще ничего не значило — Леттис Ноуллз всегда отличалась скрытностью и коварством. Меня не удивило бы, если бы выяснилось, что она наставляет бедному Уолтеру рога.

Ко мне явился шотландский посол, чтобы узнать, как я отнеслась к письму его королевы относительно ее предполагаемого брака с графом Лестером.

— Увы, ваша госпожа с возмущением отказалась, — сказала ему я. — А жаль — ведь я как раз поручила своим юристам определить, кто станет наследником английского престола. Мне хотелось бы, сэр Джеймс, чтобы выбор пал на вашу королеву. Отец мечтал, чтобы Англия и Шотландия объединились. Он даже собирался назначить следующим наследником после Мэри Якова V, сына моей тетки Маргариты. Однако это было еще до того, как родились я и мой брат Эдуард. Видите, не исключено, что после моей смерти ваша королева взойдет на английский престол.

— У вас еще могут быть дети, ваше величество.

— Нет, сэр Джеймс, маловероятно. Я всегда относилась к замужеству отрицательно, хоть моя сестра всячески подталкивала меня к этому шагу. Как вам известно, я проявила твердость, в результате чего и стала королевой. С тех пор я поклялась, что навсегда останусь девственницей. — Вы могли бы мне этого и не объяснять, мадам, — с грубоватой прямотой заявил шотландец. — Я давно изучаю вас. Если бы у вас был муж, вы сделались бы всего лишь королевой, а в нынешнем положении вы король и королева в одном лице. Вы не потерпите, чтобы вами кто-то командовал.

Я улыбнулась, признавая, что Мелвилл и в самом деле хорошо меня понимает.

— Пойдемте, я покажу вам сокровища, которыми дорожу больше всего на свете.

Я подвела Мелвилла к своему письменному столу и достала из выдвижного ящика миниатюрные портреты своих самых близких друзей. Каждый портрет был обернут тканью, сверху вышито имя. Развернув медальон, на котором было написано «Портрет милорда», я показала Мелвиллу превосходное изображение Роберта Дадли.

— Если бы шотландская королева увидела этот портрет, она вряд ли отказалась бы от брака с графом Лестером. Как вы думаете, сэр Джеймс?

— Позвольте, я отвезу ей миниатюру.

Я поспешно выдернула у него портрет.

— Нет-нет! Это единственный экземпляр. Если бы королева согласилась на этот брак, ей достался бы не портрет, а оригинал.