Он был чудо как хорош: густые каштановые волосы, огромные горящие глаза. Правда, меня немного раздражало, что он так похож на свою мать, и все же я не жалела, что моим новым фаворитом стал сын Леттис.
Мы проехали через Темплские ворота, где меня встретила депутация горожан, возглавляемая лордом-мэром и олдерменами. Они вручили мне ключи от города и скипетр.
Отсюда до собора святого Павла дома были сплошь разукрашены дорогими тканями, повсюду толпились мои добрые лондонцы. Когда я вошла в храм, хор запел торжественную литанию, а затем епископ Солсбери произнес проповедь на тему «Ты дунул ветрами, и они рассеялись».
Дело не только в ветрах, думала я. Победой мы обязаны главным образом моим доблестным морякам, а ветры лишь докончили начатое. Из-за ветров мы лишились богатой добычи, которая с лихвой могла бы покрыть издержки на строительство флота.
После богослужения я отправилась по нарядным улицам к дворцу епископа Лондонского. Толпа восторженно гудела, и я, страдающая от горькой утраты, могла утешиться сознанием того, что мой народ по-прежнему меня любит.
Для Англии настал час торжества, но я не могла радоваться, ибо со мной не было Роберта.
Я пыталась перестать думать о нем, убеждала себя, что великая победа — достойная компенсация за утрату. Мы избавились от угрозы, долгие годы висевшей над страной, испанцы потерпели сокрушительное, позорное поражение. Вновь собрать такую эскадру им не удастся. Народ меня боготворил, буквально молился на меня. Не думаю, что когда-либо король или королева пользовались такой народной любовью, как я.
Несколько дней спустя у меня появилась возможность в этом убедиться. Был декабрьский вечер, я возвращалась к себе во дворец после заседания Тайного Совета.
Со всех сторон сбегался народ, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на королеву. У ворот дворца уже собралась целая толпа.
Люди восторженно зашумели, кто-то крикнул:
— Боже, храни королеву!
Я велела остановить карету и громко сказала:
— Благослови вас Господь, добрые люди.
Гул перешел в восторженный рев:
— Боже, храни королеву!
Я была растрогана. Стоило мне поднять руку, и немедленно наступила тишина.
— Мои дорогие подданные, — сказала я. — Может быть, у вас когда-нибудь будет более великий государь, но ни один король не будет любить вас больше, чем я.
Люди окружили карету со всех сторон. Я улыбалась, махала им рукой, и они видели, что я взволнована не меньше. У многих по лицу текли слезы, и я знала: эти люди готовы отдать за меня свою жизнь.
Это событие укрепило мой дух. Да, после смерти Роберта жизнь для меня лишилась радости, но нужно было держаться. Я должна благодарить судьбу за то, что после тридцати лет правления все еще пользуюсь поддержкой народа.
Забавно, что испанцы попытались сделать вид, будто одержали над нами великую победу. Похоже, Филипп правил королевством сплошных болванов. Неужто подданным испанского короля неизвестно, что они потеряли свою Непобедимую армаду?
Мне принесли памфлет, который испанцы распространили по всей Европе. Мои придворные читали его и потешались. Книжица и в самом деле была презабавная. Ее автором якобы являлся очевидец великой баталии. Памфлет назывался «Реляция и советы его величеству от моряков победоносного флота, с помощью коего адмирал герцог Медина завоевал Англию».
Автор писал, что англичане потерпели позорное поражение, были обращены в бегство, а многие попали в плен. Герцог Медина-Сидонья даже захватил прославленного «Эль Драке».
Нам стало не до смеха, когда мы поняли, что многие в Европе верят этим басням.
Дрейк пришел в ярость, Рэли тоже. Последний сочинил контрпамфлет, носивший длинное название «Окончательное и справедливое разоблачение испанского вранья, к коему можно относиться лишь с презрением и отвращением и надлежит предать огню». |