Но порою в такие дни, как сегодня, когда солнце и дождь то и дело вступали в отчаянную схватку друг с другом, она вспоминала об отце, о его несбывшихся мечтаниях.

Он умер, так и не обретя богатства, не зная жизненных успехов, не сумев сберечь то, что находилось в распоряжении его рода в течение долгих лет, – землю.

Она никогда не страдала от мысли о том, что многое из того, что принадлежало ей от рождения, было распродано, заложено, утеряно по вине отца, из-за его фантазий и неосуществленных планов. Но все же испытывала какое-то сожаление, глядя на поля и склоны холмов, где прошло ее безоблачное детство и бродить по которым она могла теперь только с разрешения новых хозяев. Однако все это в прошлом. Она бы не хотела трудиться на этих землях, чувствовать за них ответственность. У нее нет страстного желания выращивать что-то, о чем так мечтает ее сестра Брианна. Свой сад она любит, конечно. Ее радуют его ароматы, смелые краски растений. Но цветы там растут в основном сами по себе, и в редкие часы и дни она уделяет им какое-то внимание.

У нее есть свое царство, за пределы которого она не хочет выходить, – там ее дело, ее мысли, и никто, и ничто больше не нужны ей. В нем она чувствует себя самодостаточной.

А зависимость от других, полагала она, и стремление к чему-то большему ведут только к неудовлетворенности и к различного рода несчастьям. Да и зачем далеко ходить – у нее перед глазами пример родителей.

Стоя здесь, у открытой двери дома, под прохладным дождем, она с удовольствием вдыхала влажный весенний воздух, в котором смешались запахи цветущего терновника, росшего, как живая изгородь, с восточной стороны сада, и аромат ранних роз, уже распустившихся на его западной стороне.

Небольшого роста, стройная – последнее было видно, невзирая на мешковатые джинсы и фланелевую рубаху навыпуск – вот какой была Мегги Конкеннан. На длинных, до плеч, огненно-рыжих волосах сидела нескладная шапка, серая, как моросящий дождь, из-под ее козырька смотрели задумчивые глаза цвета морской волны. Ее лицо, смуглое, с веснушками на носу и возле него, было мокрым от дождя. Мягкие линии щек и подбородка, широкий унылый рот – все словно в капельках росы. В руке она держала стеклянную кружку собственной работы с крепким чаем, который всегда пила на завтрак. Из кухни раздавались резкие звонки телефона, однако она не обращала на них никакого внимания. Это было манерой поведения, превратившейся в привычку, особенно когда голова ее занята мыслями об очередной работе. Черты и формы будущей скульптуры обретали в эти минуты красоту и ясность дождевых капель.

Видение манило неодолимо. Так и не подойдя к телефону, она зашагала сквозь дождь к мастерской, где успокаивающе фыркал и рычал огонь в плавильной печи.

У него и без этого сегодня работы по горло. Ответы на звонки, бумаги в папках и цифры, цифры… И еще надо, пока не поздно, пойти в галерею и познакомиться с последними поступлениями. Национальная американская керамика – его детище, он потратил в последние месяцы немало времени и усилий, отбирая лучшие из лучших образцов.

А в это самое время какая-то упрямая особа из графства Клер сидит у него занозой в мозгу! Он никогда еще не видел ее саму, но ее работы не дают ему покоя. Разумеется, он уделит достаточно внимания новым поступлениям, как всегда, тщательно займется консультациями, оценкой, но в то же время ему по-прежнему интересно открывать новые имена. Это волнует и будоражит.

Работы этой Конкеннан, на которые он недавно обратил внимание, понадобятся для его галереи, решил он, и не успокоится до тех пор, пока не осуществит задуманное.

Он считал, что родился для того, чтобы добиться успеха, недаром он представлял уже третье поколение удачливых предпринимателей, виртуозно владевших искусством превращать пенни в фунты стерлингов. Дело, которое его дед основал более шестидесяти лет назад, с тех пор процветало и при нем, Рогане Суини, тоже не должно прийти в упадок.