— Конечно, — ответила Эленда на ее немой вопрос, — можешь есть в перчатках.

Когда пришло время умываться перед сном, Элизабет-Энн в нерешительности смотрела на таз для умывания. Затем, как и за обедом, взглянула на Эленду. Та крепко обняла девочку и подала ей другую пару перчаток.

— Когда умываешься, перчатки тоже не снимай, только не забудь потом переодеть сухие.

Элизабет-Энн ответила ей благодарным взглядом. Перед сном Эленда села к ней на кровать и прочитала вместо нее молитву. И снова в глазах девочки был вопрос.

— Носи перчатки, когда захочешь, можешь и спать в них. — Поцеловав девочку и пожелав ей спокойной ночи, Эленда вышла из комнаты, а про себя подумала: «Как мы хорошо понимаем друг друга. Элизабет-Энн хоть и не говорит, но всегда понятно, что она хочет сказать».

Элизабет-Энн тоже размышляла: «Я люблю тетю, а вот Дженни мне совсем не нравится. Если я буду показывать, что не боюсь ее, она оставит меня в покое. Все не так уж плохо. Ведь другие относятся ко мне хорошо».

Но девочка глубоко заблуждалась. Женщины в городе были настроены против нее, и они решили поговорить с Элендой.

Первой их заметила Дженни. Она сидела на качелях на веранде со своей подругой Лорендой Питкок, младше себя на год. Девочки увидели группу женщин на Мейн-стрит. Они шли так быстро, что подолы длинных юбок хлестали их по лодыжкам, и двигались женщины по направлению к ним. Был воскресный полдень. Жарко светило солнце, отчего все кругом казалось каким-то белесым, а на веранде в тени царила прохлада. Из раскрытого кухонного окна тянулся аромат поспевающего пирога с черникой, от этого запаха просто слюнки текли.

Лоренда первая почувствовала, что запахло чем-то вкусным, и стала принюхиваться. Заметив это, Дженни толкнула ее локтем в бок. Рассерженная Лоренда резко обернулась, но тут Дженни приложила палец к губам и прошептала:

— Тсс.

Лоренда тяжело вздохнула, со скучающим видом отвернулась и уселась, согнувшись, подперев подбородок ладонями. Сидеть молча ей надоело, но девочки не решались заговорить. В доме было заведено, что два часа в день, когда постояльцы гостиницы и Элизабет-Энн отдыхали, Дженни и ее друзьям запрещалось шуметь. Нельзя было даже качаться на качелях, потому что ржавые цепи скрипели и могли кого-нибудь разбудить. Время от времени Дженни и Лоренда перешептывались, предварительно оглянувшись на окно, в котором могла появиться Эленда.

Прошло еще немного времени. Лоренда начала болтать ногами, глядя на носки своих нарядных туфель. Качели резко развернулись, и одна из планок заскрипела. Дженни снова толкнула Лоренду локтем. Лоренда беззвучно ойкнула и на этот раз дала Дженни сдачи.

— Ты что делаешь? — прошипела Дженни.

Лоренда оглянулась на окно кухни. Клетчатые занавески были раздвинуты, но в окно никто не смотрел. Девочка снова повернулась к Дженни и угрожающе прошептала:

— Если мы кого-нибудь разбудим, нам здорово влетит от твоей тети.

— Да я бы их всех разбудила, не могу больше так сидеть.

— Мне тоже надоело, — откликнулась Лоренда, болтая ногами. — Лучше бы я дома осталась.

Дженни выпрямилась на качелях, вытянула шею и толкнула локтем Лоренду, указывая на улицу. К дому приближались женщины во главе с миссис Питкок. Их лица и походка свидетельствовали о том, что намерения у них серьезные и настроены они решительно. Дженни шепнула Лоренде:

— Твоя мама идет. Посмотри, какая она.

На лице Лоренды появился испуг.

— Мне здорово влетит, — тоскливо пискнула она.

Дженни наблюдала за женщинами. Миссис Питкок открыла калитку, и все потянулись за ней к веранде, похожие на сердитую стаю растревоженных птиц.