Он кивнул, очевидно, удовлетворившись ответом.

— Нет его сейчас. — Парень отвернулся и сплюнул жвачку. — Раньше чем через час не появится.

— Тогда, я думаю, мне придется подождать, — чуть заметно улыбнулась Элизабет-Энн.

— Дело ваше, мадам, — пожал плечами парень, — если хотите, я скажу, чтобы напоили вашу лошадь.

— Буду очень благодарна.

— Идите в дом, там девушка, зовут ее Розита, она вас проводит, передайте ей, что Джим Боб разрешил.

Элизабет-Энн кивнула и благодарно улыбнулась. Она достала из кармана сахар и угостила Бесси, потом похлопала ее по шее и стала подниматься на веранду. Здесь было значительно прохладнее.

Как только Элизабет-Энн коснулась большой двустворчатой двери, появилась служанка-мексиканка лет двадцати и сделала реверанс. У нее были блестящие темные глаза и смуглая кожа, черное, простого покроя платье доходило ей до середины икры, ворот платья украшали узкие полоски кружева. Девушка вопросительно смотрела на Элизабет-Энн.

— Вы — Розита?

Девушка утвердительно кивнула.

— Джим Боб сказал, что вы покажете мне, где я смогу подождать мистера Секстона.

А про себя она молила: «Господи, сделай так, чтобы мне не пришлось увидеться с Дженни!»

— Мистер Секстон будет позднее. Вы можете подождать в его кабинете, пожалуйста, сюда, — сказала Розита.

Элизабет-Энн прошла за служанкой в дальний конец пристроенного крыла. Казалось, они никогда не дойдут до цели. Наконец Розита остановилась перед одной из дверей.

— Подождите, пожалуйста, здесь. — Она еще раз сделала реверанс и удалилась.

Элизабет-Энн была рада осмотреть кабинет Текса Секстона в его отсутствие. Ничто так не выдает характер человека, его силу и слабости, как те мелочи, что можно встретить в комнате, где он чувствует себя наиболее свободно.

Заложив руки за спину, она стала медленно прохаживаться, с интересом глядя вокруг. Без сомнения, хозяином комнаты был мужчина. На это указывал слабый запах кожи и сигар. Потолок кабинета был сложен из потемневших деревянных брусьев. На полу, сбитом из протравленных сосновых досок, в разных местах лежали яркие, необычные по красоте коврики с геометрическим рисунком, характерным для мексиканских и американских индейцев. Над кирпичным камином висела единственная в комнате картина, написанная маслом в сочных золотистых, красных, оранжевых тонах. Она запечатлела момент, когда два сидевших в седлах ковбоя набросили лассо на быка, заставив животное упасть на передние ноги. Картина производила сильное впечатление, сочетая в себе силу, мощь и красоту. Она была полна света и движения. Элизабет-Энн смотрела на картину, и ей чудилось мычание быка, топот лошадиных копыт по твердой земле, свист рассекающего воздух летящего лассо.

Она еще раз оглядела комнату. Все здесь говорило о решительном и волевом характере хозяина, человека, с которым нельзя было не считаться.

Элизабет-Энн уже собиралась присесть на кожаный диван, но тут на глаза ей попалась стоявшая на столе фотография в серебряной рамке. Она взяла ее в руки. На снимке была Дженни. Она стояла, поставив ногу на планку изгороди, уперев руку в бок, за плечами у нее висела ковбойская шляпа, на губах — холодная улыбка.

Элизабет-Энн задумчиво рассматривала фотографию. Это была не та Дженни, которую она знала. Конечно, многое осталось прежним. Но Дженифер Сью Секстон совсем не походила на Дженифер Сью Клауни, образ которой запечатлелся в ее памяти.

Дженни держалась с подчеркнутой самоуверенностью, которую ей придавало огромное состояние мужа. Элизабет-Энн не могла не признать, что черты лица Дженни, хотя и несколько суровые, поражали своей отточенной холодной красотой.

Вдруг со двора донеслись восторженные крики.