— Постараюсь, дорогая, но ты же знаешь Ната! Милый старый ворчун! Он один из лучших, но и у него есть предрассудки.

— Две тысячи фунтов для него ничего не значат. Не понимаю, почему мне нельзя получить их сейчас, не дожидаясь, пока он умрет.

— Скверная девчонка! Цыплят по осени считают.

— Вовсе нет. Он сказал, что оставит мне немного денег. И потом, он просто обязан, я ведь его единственная племянница.

Было ясно, что Джозеф не одобрял такого хладнокровного взгляда на вещи. Он сказал: «Тс-с», и снова схватил Паулу за руку.

Мод, одолевшей пасьянс, вдруг пришло в голову, что Паула может что-нибудь продекламировать.

— Я очень люблю хорошую декламацию, — сказала она. — Когда-то я знала очень трогательное стихотворение о человеке, который умер от жажды на Льяно-Эстакадо. Я уже не помню, как это произошло, по-моему, он куда-то ехал. Я очень хорошо его читала, но прошло много лет, и я все забыла.

Все с облегчением вздохнули. Паула ответила, что не занимается декламацией, но, если бы дядя Нат не занялся бриджем, она бы попросила Виллогби почитать свою пьесу.

— Это, должно быть, очень занимательно, — ровно сказала Мод.

У Натаниеля не было обыкновения засиживаться допоздна, и он не изменял привычкам ради удобства своих гостей. В одиннадцать часов игроки в бридж вернулись в гостиную, где их ожидал поднос с напитками, и Натаниель объявил, что лично он идет спать.

— Я надеялся поговорить с вами, Нат, — осмелился сказать Эдгар Мотисфонт.

Натаниель пронзил его взглядом, брошенным из-под густых бровей.

— Ночью я не разговариваю о делах, — отрезал он.

— Мне тоже надо поговорить с вами, — сказала Паула.

— Ты ничего не получишь, — с коротким смешком ответил Натаниель.

Мод собрала карты.

— О, Боже, уже одиннадцать? Я тоже пойду.

Валерия пришла в ужас от перспективы ложиться так непривычно рано, но ее успокоили веселые слова Джозефа:

— Надеюсь, никто больше не хочет спать! Еще рано, правда, Валерия? А как насчет того, чтобы отправиться в бильярдную и послушать приемник?

— Ты бы лучше лег в постель, — откликнулся Натаниель, на которого, казалось, пагубно действовало веселье Джозефа.

— Только не я, — заявил Джозеф. — И вот что я тебе скажу, Нат: тебе тоже лучше остаться с нами!

Не иначе, как злой гений подбил его похлопать брата по спине. Натаниель, не любивший, когда его трогали, сразу же застонал и воскликнул:

— Мое люмбаго!

Он вышел из комнаты походкой калеки, приложив руку к спине, с выражением лица, которое было хорошо знакомо его родным, но заставило Валерию еще шире раскрыть свои хорошенькие глазки и сказать:

— Никогда не думала, что люмбаго — это так серьезно!

— Это несерьезно. Мой дорогой дядя Нат переигрывает, — сказал Стивен, передавая Матильде виски с содовой.

— Нет, нет! Это несправедливо! — запротестовал Джозеф. — Я помню, как несчастный старина Нат не мог разогнуться! Ну и глупец же я, что обидел его. Может, мне лучше пойти за ним?

— Нет, Джо, — с сочувствием сказала Матильда. — У вас добрые намерения, но он еще больше рассердится. А почему наша крошка Паула выглядит так трагично?

— Этот ужасный дом! — воскликнула Паула. — Как вы можете здесь находиться и не чувствовать его атмосферы?!

— Внимание: говорит миссис Сиддонс! — сказал, глядя на нее, Стивен.

— Издевайся сколько угодно, — набросилась на него Паула, — но даже ты должен ощущать напряженность, она висит в воздухе!

— Знаете, это очень забавно: я не жалуюсь на нервы, но понимаю, что Паула имеет в виду, — сказала Валерия.