Я припарковалась на обочине дороги на бетонном козырьке, который сделали мои родители, когда мы с Вереной начали ездить. У нас частенько бывали друзья, и родители устали от того, что их машинам постоянно закрывали проезд.

Я вылезла из автомобиля и долго-долго смотрела на дом, разминая ноги после поездки. Когда я тут жила, он казался таким большим. Я всегда считала, что мне повезло расти в этом доме.

Теперь же я видела довольно типичное строение, дом в стиле пятидесятых годов, с двойным гаражом, гостиной, рабочим кабинетом, большой кухней, столовой, тремя спальнями и двумя ваннами.

За гаражом было рабочее помещение для моего отца, не сказала бы, что он там что-то делал, но все мужчины нуждались в таком. По той же причине в спальне моих родителей в углу стояла швейная машинка, ведь она должна иметься у каждой женщины, невзирая на тот факт, что моя мать ни разу не использовала ее для чего-то значительнее распоротого рукава. И мы, Барды владели полным набором фамильного серебра, хотя никогда из него не ели. Когда-нибудь, со временем, мы с Вереной поделим серебро между собой, и забота о нем ляжет на наши плечи; то тяжелое, декоративное серебро было слишком прекрасно и слишком проблематично в использовании.

Я вытащил чемодан и сумку с заднего сидения и подошла к парадной двери. Мои ноги казались все тяжелее с каждым шагом.

Я была дома.

Верена открыла дверь, мы бегло оценили друг друга, и только потом обнялись.

Верена выглядела хорошо.

В детстве я была симпатичнее. Мои глаза были голубее, нос — прямее, губы — полнее. Но это больше не имело для меня значения. Думаю, для Верены это все еще очень много значит. Волосы у нее длинными и скорее красными, чем каштановые. Она носила синие контактные линзы, которые усиливали цвет ее глаз до причудливой степени. Нос был слегка курнос, рост приблизительно на два дюйма ниже моего, большие грудь и зад.

— Как свадебный процесс? — спросила я.

Она распахнула глаза и заставила руки дрожать. На пороге.

За ней я видела столы, которые были приспособлены под подарки.

— Ого, — сказала я, качая головой в знак признания. Там стояли три длинных стола (уверена, что мои близкие одолжили их у церкви), накрытые блестящими белыми скатертями, каждый их дюйм был покрыт товарами народного потребления. Бокалы, тканевые салфетки и скатерти, фарфор, серебро, серебряные вазы, ножи для писем, фотоальбомы, ножи и разделочные доски, тостеры, одеяла…

— Люди — такие милые, — сказала Верена, ответ ее прозвучал заученно; нет, имела-то она в виду именно это, но я была уверена, что она говорила это гостям снова и снова.

— Ну, им никогда не приходилось тратиться на нас, не так ли? — заметила я, поднимая брови. Ни я, ни Верена, никогда не были замужем, в отличие от некоторых наших знакомы из средней школы, которые на настоящий момент были разведены уже дважды.

Из кабинета в гостиную вышла мама. Она была бледной, как и я. Верене нравилось загорать, а отец загорал неизбежно; он скорее будет работать во дворе, чем заниматься сидячей работой.

— О, милая! — сказала моя мать и прижала меня к себе. Моя мать была ниже меня, тонкая, ее волосы были блондинистыми, почти белыми. Глаза голубые, как и у каждого члена нашей семьи, но их цвет, кажется, углубился за прошедшие пять или шесть лет. Ей никогда не приходилось носить очки, ее слух был превосходным, и она победила рак молочной железы десять лет назад.