Чендлер закрыл дверь.

Скоро она открылась снова, и вошел Джек.

Он сделал паузу и оглядел меня.

— Что-нибудь сломано? — спросил он.

— Нет. — Я покачала головой и задумалась на секунду, смогла бы я остановиться. Это смахивало на приведенный в движение маятник. Я рассеянно потерла горло.

— Ушиб, — заметил Джек. Я наблюдала за его попытками решить, как приблизиться ко мне и Еве.

С большим усилием я подняла руку и погладила Еву по голове. Потом обняла ее, когда она начала плакать.

Я сидела с Евой на коленях той ночью, когда она рассказывала полиции, что происходило в желтом доме на Фалбрайт-стрит. Там были Чендлер, Джек и Лу О’Ши, Джесс неистово хотел присутствовать там в качестве пастора Евы, но она определенно хотела, чтобы там была Лу.

Отец, как оказалось, начал свои забавы, когда стало очевидно, что счета за беременность и роды Мередит будут существенными. Он начал играть с восьмилетней дочерью.

— Ему всегда нравилось, когда я пользовалась помадой и косметикой, — сказала Ева. — Ему нравилось, когда я переодевалась.

— Что твоя мама говорила об этом, Ева? — спросил Чендлер нейтральным тоном.

— Она думала, что это весело. Сначала.

— Когда все изменилось?

— На День Благодарения, я думаю.

Сразу после Дня благодарения в газете появилась статья о нераскрытых преступлениях в Литл-Роке. С фотографией спящего ребенка в пижаме с жирафами. Ту же самую пижамку Мередит хранила все эти годы в коробке на полке как память о первых днях ее ребенка.

— Мама стала грустить. Она гуляла вокруг дома и плакала. Она с трудом заботилась о Джейн. Она… — голос Евы понизился до шепота. — Она задавала мне странные вопросы.

— О..? — спросил Чендлер.

— О том, трогал ли меня папа как-то странно.

— Вот как. И что ты ей ответила? — Чендлер казался тихим и почтительным к Еве, как будто это был самый обычный разговор. Я не знала, что мой старый друг мог быть таким.

— Нет, он никогда не трогал меня… там. Но ему нравилось играть в «Иди сюда, маленькая девочка».

Мой желудок свело.

Не буду описывать целиком, но суть была в том, что Эмори любил, когда Ева красилась помадой и румянами, он звал ее к себе, как если бы они были незнакомы и вынуждал ее касаться его через штаны.

— Итак, что еще произошло? — спросил Чендлер, помолчав немного.

— Они с мамой ругались. Мама сказала, что они должны поговорить о том, когда я родилась, папа сказал, что не будет, а мама сказала… о, я не помню.

Мередит спросила его, была ли Ева их ребенком? Она спросила его, растлевал ли он ребенка?

— Тогда мама или папа забрали мой памятный альбом и вынули оттуда страницу. Я не видела, как они сделали это, но когда я вернулась домой, моя любимая фотография, там где я, Анна, Криста, отсутствовала. Она была аккуратно вырезана, я думаю, это сделала мама. В следующий раз, когда я ночевала у Анны, я взяла альбом с собой, чтобы мама не смогла больше вырезать страницы.

Мы с Джеком посмотрели друг другу в глаза.

— Тогда мама сказала, что мне нужен анализ крови. Я пошла к доктору Лемею, он и мисс Бинни взяли немного крови и сказали, что проверят ее, я была уверена, что была хорошей девочкой, и доктор дал мне леденец.

— Мама сказала мне не говорить никому, но папа видел след от иглы, когда купал меня тем вечером! Но я не говорила, я не говорила! — большие слезы скатились по щекам Евы.