Девочки бежали по зеленым тропочкам через светлую, нарядную ореховую рощу. Поднялись на вершину сопки. Тут на открытом склоне серебрилось овсяное поле. Снова спустились, перепрыгнули через узенький, звонкий ручей… Вот и парк. Дорогу им преградила изгородь.

— Иди за мной, — сказала Катя и побежала вдоль изгороди.

Она приоткрыла маленькую тяжелую калитку, скользнула в щель, пропустила Светлану. Калитка захлопнулась за ними.

Еле касаясь травы, девочки побежали вдоль ручья по склону. Ручеек вдруг разлился в маленькое круглое озеро. Над озером, под большими дубами стоял длинный навес, крытый тесом. Здесь лежали корма — сено, жмых, кукуруза… Сюда приходили олени зимой прятаться от буранов.

Около навеса стояли длинные корыта. Девочки увидели Сережу. Он, деловито нахмурившись, ходил вдоль кормушек, разравнивал корм, отгонял воробьев и лесных горлиц, которые, заслышав рожок, стаями прилетали сюда обедать. Отец его и Кати, Иван Васильевич Крылатов, играл на рожке. И все это — и навесы с крышами, подкрашенными солнцем, и кормушки, и нахмуренный Сережа, и отец с запрокинутой головой и круглым рогом у рта, — все это отчетливо повторялось в пруду вместе с кромкой цветущей травы и куском синего неба.

Девочки уселись на бугорке и притихли. Тайга молчала. Неохватный старый тополь чуть пошевеливал листьями где-то высоко над головами, почти в облаках.

— Ну и дерево! — сказала Светлана. — У нас во Владивостоке таких не бывает. А что, если оно упадет и оленей задавит?

— Этот тополь, наверно, пятьсот лет стоит, а может, и тысячу, — ответила Катя, — и никогда не падал. А теперь вдруг упадет? Да его и не свалишь ничем. Еще тысячу лет будет стоять… — И вдруг замолкла, темные глаза ее радостно раскрылись и стали круглыми: — Идут…

Светлана вытянула шею и даже порозовела от волнения:

— Где?.. Вижу, вижу…

Рожок все играл, все повторял несложный напев: «ту-ру-ру, ту-ру-ру»… Звал оленей: убеждал их, что никакая опасность им не грозит, и даже, наоборот, они найдут здесь хороший обед…

И олени шли. Они выходили из кустов, сторожко поглядывали во все стороны, шевелили ушами, останавливались, поднимая головы, слушали, не решаясь покинуть лесную тень. А рожок все звал, все манил и уговаривал. И олени опять шли, подходили все ближе и ближе. Коричневые влажные ноздри их вздрагивали, они чуяли теплый запах корма. Ярко-рыжие, с белыми пятнышками на спине и светлыми ветвистыми рогами, они вдруг все сразу стали видны на зеленой поляне. Красивое, нарядное стадо появилось из леса.

Иван Васильевич отошел в сторонку: пантачи не любили, чтобы человек стоял возле, когда они едят. Зверь оставался зверем и никак не хотел стать домашним животным и дружить с человеком.

— А где же тот, ваш… Гордец, что ли? — спросила Светлана шепотом.

— Не Гордец, а Богатырь, — также шепотом ответила Катя. — Подожди, придет…

— А как же… — начала было Светлана.

Но Катя сделала ей знак помолчать.

— Сережа! — негромко позвала она.

Сергей не спеша подошел к ним и вопросительно уставился на сестру.

— Вызови нам Богатыря. А? — попросила Катя. — Вот Светлане очень посмотреть хочется. А?

Сережа взглянул на Светлану и кивнул головой. Он взял у отца рожок. Девочки поспешили за ним.

— Аккуратней там! — строго сказал им вслед Иван Васильевич. — В загон не входите!

Сережа, а за ним и девочки вышли из парка оленух и пошли куда-то в глубь леса, вдоль сквозной ячеистой изгороди. Тут было совсем дико: деревья, подлесок, кустарники — все росло, как хотело.