Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Мне кажется, наша игра закончилась, мистер Андерсон. Пожалуйста, положите кий на место.

— Ты считаешь, что можешь заставить меня положить его назад? Попробуй, если ты думаешь, что я на самом деле — киска.

Я поднес свой свисток ко рту.

— Я здесь новенький, и не хочу терять место из-за глупых неприятностей.

— Ну, тогда ты пришел на работу не в самую лучшую дыру, приятель, — заявил Клет. — Свистун.

Потом он бросил кий на стол и, проходя к двери мимо меня, словно нечаянно, задел меня своим богатырским плечом.

— Следи за своим языком, черномазый, — презрительно заметил он, будто сплевывая слова.

Я не стал давать Андерсону больше никаких поводов к агрессии. Я схватил его в охапку и развернул так, что он остолбенел от изумления. Я позволил ему полностью прочувствовать силу моих рук, и теперь смотрел прямо в глаза Клета. Мне нужно было знать, как он поведет себя, если его спровоцировать к действию.

— Это ты следи за своим языком, — тихо прошептал я. — И, находясь рядом со мной, всегда старайся быть очень-очень осторожным и вежливым.

Я ослабил хватку, и Андерсон, освободившись из моих объятий, быстро удалился. Глядя ему вслед, я в глубине души понадеялся, что, может быть, он и есть Дирижер.

Глава 101

Самое неприятное, чего я только мог ожидать до сих пор, что Дирижер, после удачно проведенной операции, теперь исчезнет, и больше никто никогда о нем не услышит. Охота на Дирижера теперь больше напоминала ожидание появления Дирижера. Скорее, даже мольбу Всевышнему о том, чтобы Дирижер сделал что-нибудь такое, что привело бы нас к нему.

Смена в госпитале для ветеранов начиналась тридцатиминутной «оперативкой» с выступлением медсестер и заканчивалась обязательным кофепитием. Во время совещаний вкратце рассказывалось о каждом пациенте в отдельности, отмечались изменения в предоставлении привилегий некоторым из больных. Самыми модными словами и выражениями здесь были: «аффект», «податливость», «взаимодействие» и, разумеется «посттравматическое стрессовое расстройство». Этим последним расстройством страдала, как минимум, добрая половина всех лечившихся в госпитале мужчин.

Оперативное совещание закончилось, и начался мой рабочий день. Главным занятием помощника психиатра является общение с пациентами. Я прекрасно справлялся со своими обязанностями, и это напомнило мне о том, почему я так люблю психологию.

На самом деле сейчас происходило вот что. Большая часть моей прошлой жизни как бы снова накатывалась на меня. Я особенно остро чувствовал и понимал ужасные последствия психических травм. А мои «подопечные» мучились как раз от этого. Для них мир уже больше никогда не покажется таким же безопасным и удобным местом для существования, как раньше. Люди, окружающие их, теперь все казались предателями, и нельзя было довериться ни одной живой душе. У больных постоянно присутствовало чувство вины и сомнения в самом себе. Вера и духовность здесь просто не существовали. Зачем же Дирижеру понадобилось выбирать именно такое страшное место в качестве убежища?

Во время моей восьмичасовой смены, я должен был выполнять ряд весьма специфических обязанностей. Я проверял наличие острых предметов в семь часов (мне нужно было пересчитывать количество ложек, вилок и ножей в столовой. В том случае, если чего-то недоставало, а это бывало крайне редко, начинался обыск палат). Затем — беседа-общение в восемь часов с пациентом по имени Коупленд, который считался весьма склонным к самоубийству, и уже начиная с девяти происходили проверки местонахождения пациентов через каждые пятнадцать минут.