Анастасия Гор. Рубиновый лес
Посвящается моему папе, который научил короля Оникса безмерно любить свою дочь, а Медвежьего Стража – защищать слабых. Мы встретимся в Надлунном мире.
Пролог
Половину жизни Солярис считал, что ненавидит людей. Эта ненависть началась с молока. – Ты будешь пить, братик? Юта смотрел на него глазами, полными надежды, и давился голодной слюной так, будто не видел еды месяцами. Несмотря на то что домашний стол всегда ломился от сахарного тростника, инжирных пирогов и прочих сладостей, ничто не могло превзойти вкуса топлёного молока, на поверхности которого ещё плавали несцеженные сливки. Солярис прекрасно знал это, ведь знаменитая драконья слабость к молоку не обошла стороной и его. Однако он караулил разноцветные телеги купцов у главных ворот и отстаивал длинные очереди вовсе не ради себя, а ради того, чтобы сказать: – Нет, я ведь купил его для тебя. Юта ахнул и, поколебавшись лишь секунду для приличия, жадно приник ртом к тонкому горлышку, выхватив у Соляриса бурдюк. С его вылупления прошло всего навсего несколько лет, потому он легко забывался от восторга: внезапно отращивал хвост в приступах радости, а иногда и вовсе не мог совладать с собственными конечностями, будто впервые принял человеческий облик. Вот и сейчас молоко залило ему всё лицо, скатываясь под ворот рубахи жемчужными каплями, на что Сол рассмеялся, доставая платок: если он вернёт младшего брата в таком виде домой, то им обоим несдобровать! – И всё таки люди готовят самое вкусное топлёное молоко на свете, – воссиял Юта, быстро опустошив бурдюк почти до самого дна. – Как хорошо, что они привозят его к нам в Сердце! Драконий город под названием Сердце существовал больше десяти тысяч лет и, словно настоящее сердце, что билось в груди каждого живого существа, никогда не умолкал. Здесь трещали раскалённые угли под ступнями сородичей, кружащихся в танце, и пахло острыми специями, привезёнными из далёких краёв. Здесь каждый второй норовил напоить тебя медовухой, а каждый третий приходился тебе дальней роднёй. Здесь вращались искусные механизмы, изобретённые Старшими, и сгорали пёстрые ткани, не выдерживая внутреннего жара тех, кто был в них одет. Здесь ковалось лучшее в мире оружие и эхом пела свирель, будящая раньше рассвета. А ещё здесь можно было купить всё на свете от самого дорогого дейрдреанского льна до вкуснейшего топлёного молока. Всё это существовало столетиями… Но исчезло за одну ночь. – Братик… Мне что то нехорошо… По лицу Юты больше не текло молоко – по нему текла кровь. Солярис судорожно искал на теле брата раны, но их не было – кровоточил сам Юта, везде и отовсюду сразу. Тёмно бордовая кровь лилась у него изо рта и носа, сочилась из под ногтей. Она пузырилась на подбородке и, капая на ступени, шипела на камнях, источая пар. Эта кровь была слишком горячей даже по меркам драконов, в чьих жилах пылал солнечный огонь: Солярис несколько раз обжёгся до волдырей, пытаясь обнять Юту за плечи и остановить то, что остановить было невозможно. – Смотри на меня, Юта! Я здесь! Но брат не увидел бы его, даже если бы ещё не потерял к тому моменту сознание: брызжа из под век, кровь залила ему глаза, окрасив в алый и белки, и золото радужки. Серебряная чешуя порезала Солярису руки: в судорогах Юта лихорадочно покрывался ею то тут, то там. А затем эта чешуя вдруг порвалась на нём, как изношенная одежда, и начала отслаиваться вместе с кожей и мясом от самых костей. – Юта! Спустя всего несколько минут Солярис держал на руках уже не брата, а безобразное месиво. Ни лица, ни чешуи, ни золотых глаз – только мокрые язвы, мгновенно разложившаяся плоть и молоко, пролитое из бурдюка вместе с Мором. Таких бурдюков на земле всего города лежало немерено, как и маленьких окровавленных трупов в окружении плачущих матерей. |
