— Ты своими глазами все видел?

— Ну да, видел. Исполнитель подошел, посмотрел сначала на тело, потом на меня. И сказал мне: «Сынок, у меня не было выбора. Надеюсь, ты не будешь держать на меня зла». — «Он сам виноват, — ответил я. — Я пытался отговорить его, но он был упрям как осел. Думал, никто с ним не управится». — «С ним нетрудно было управиться, сынок. Да и стрелком он был никудышным».

Мы сидели в дверях вагона, высунувшись наружу и болтая ногами. Ласково пригревало солнце. Запах дыма из паровозной трубы смешивался с таким же сухим и жарким ароматом пшеничных полей. Близилось время жатвы. Вообще-то работа в поле оплачивается лучше, чем возня со скотиной, но полевые работы не по мне. Никогда меня не привлекало то, чего нельзя сделать, не слезая с коня.

— Подъезжаем к городу, — сообщил Эдди.

— Угу.

— А может, ты и так мог бы проехать. Я хочу сказать с удобствами… Мне говорили, что тому, кто перевозит скот или перегоняет стадо, компания оплачивает обратный проезд.

— Тебе правильно сказали. Только я ни за что не пойду к новому чикагскому управляющему. С тем, что сидел там раньше, все было в порядке. А этот глядит на тебя сверху вниз… Никто не смеет так обращаться с Барни Пайком.

Внезапно по крыше вагона загремели шаги. Несколько секунд спустя сверху свесилась белобрысая голова, и мы увидели ухмыляющуюся физиономию Ван Боккелена. Потом он свесил вниз ноги и, раскачавшись, спрыгнул на пол рядом с нами.

— Ты бы мог так и под колеса угодить, — заметил я.

Он хохотнул в ответ:

— Мой номер еще не выпал.

В глазах его вспыхнули бесовские огоньки, и это мне совсем не понравилось. Может, оттого, что в его усмешке таилось еще и презрение. А по-моему, никто не имеет права презирать другого человека… особенно тех, кто придерживается иных взглядов на жизнь. Время от времени мне доводилось видеть, как умирают люди, и я что-то не замечал, чтобы провидение о ком-то из нас заботилось особо.

Сдается мне, наш жребий определяется по большей части случайностью, капризом судьбы и стечением обстоятельств. Люди, смерть которых я видел, почти всегда умирали оттого, что оказывались не в том месте, не в то время, а уж какими они были, не играло ровным счетом никакой роли. Отличные ребята погибали так же легко, как и негодяи, храбрецы так же внезапно, как и трусы.

Что до меня, то я всегда делал так, как считал нужным, и не рисковал понапрасну. Ведь на моей памяти столько парней погибло — и все из-за того, что люди хотели показать, какие они храбрецы; а некоторые гибли совсем уж по-дурацки, просто поддавшись на подначки и ввязавшись в совершенно бессмысленное предприятие.

— Те четверо, они приходили по мою душу? — поинтересовался Ван Боккелен.

— Угу.

— И что они сказали?

— Да ничего особенного. Только, похоже, им очень уж хотелось заполучить тебя. Так что тебе лучше избегать людных мест, — добавил я. — А мы как раз подъезжаем к городу.

— Ты называешь это городом? — Он загоготал. — Не город, а с десяток придорожных лачуг. Да и не стану я бояться площадных шутов.

«Площадные шуты… « Так иногда называли блюстителей порядка в маленьких городках. Но сам я не считал их шутами. Как правило, констебль или судебный исполнитель в таком городишке — человек отнюдь не робкого десятка, и, дай ему возможность, он покажет, на что способен.