|
Но ведь сейчас перед ним – именно нечисть. Самая что ни на есть настоящая. Темная тварь с лицом невинного человека. Или человек, в котором таится тварь. Какая разница? Никакой! По сути, в гробнице-узилище заперт оборотень и упырь… Пьющая-Любящая. Черная Княжна. Шоломонарка. А ко всему тому впридачу – ведьмина дочь, несущая в своих жилах древнюю силу Вершителей. Дочь… Ведьмина… Пра-пра-пра– и еще великое множество раз пра– внучка Изначальных, кровь которых некогда спасла этот мир. И чья кровь губит его ныне. А впрочем, кровь ли губит человеческое обиталище? Сама по себе кровь, сколь бы сильной она ни была – это всего лишь кровь. Кровь не принимает решения. Все зависит от людей, пускающих эту кровь. И от людей, вынуждающих ее пускать. С одной стороны, ведьму-мать и недоведьму-дочь загнали в угол, мать и дочь принудили, мать и дочь заставили поступить так, как они поступили. А с другой… Объявленной Бернгардом охоты тоже не могло не быть. Вполне понятно желание тевтонского магистра раз и навсегда обезопасить порубежье миров, искоренить, выкорчевать, выжечь вокруг Сторожи колдовское-ведовское племя, таящее в себе потенциальную угрозу для рудной черты. Жестокая, но, в общем-то, благая, разумная, спасительная для человеческого обиталища цель. Необходимая даже. Под корень истребить одних, чтобы спасти всех. Однако – вот ведь как оно вышло. Вот как обернулось… Именно попытка избавиться от тех, кто способен, точнее, кто мог быть способен открыть запретный проход и привела к его открытию. Беспощадная логика непростой эрдейской жизни. И кто виновен в случившемся? Кто повинен больше? Кто меньше? А кто неповинен вовсе? И есть ли такие вообще? Бернгард, хранящий порубежье? Кто посмеет его обвинять? Магистр лишь делал, что положено делать старцу-воеводе любой Сторожи. Делал честно, сурово, приложив всю свою волю и старание… Правильно делал? Наверное, правильно. Так бы поступал на его месте и старец Олекса. Так бы поступил и сам Всеволод. Поступил бы? Так бы? Да, пожалуй. А как еще прикажете поступать, если на одной чаше весов – судьба обиталища, а на другой… А что на другой – неважно. Если на одной чаше целый мир – все остальное уже неважно. Первая чаша перевешивает изначально. Все перевешивает, любое перевешивает. Все и любое в этом обиталище. Ведьма Величка? Мать Эржебетт? Виновна ли она? Виновна, вне всякого сомнения, ибо именно ее слова и именно ее кровь разомкнули рудную границу. Но… (Ох, уж это выпирающее к месту и ни к месту, где и когда не нужно «но»!) Но – мать! Мать Эржебетт… Представляла ли отчаянная и отчаявшаяся ведьма, насколько губителен будет разрыв заветной черты для людского обиталища? Конечно, она прекрасно знала об этом, раз была посвящена в древнюю тайну. Но что значит для любящей матери благополучие всего остального мира, когда речь идет о спасении родного дитяти, обреченного на мучительную смерть в огне. О, здесь чаша весов – иная. Здесь вообще иные весы потребны. И еще… Ведала ли Величка, что ждет Эржебетт, брошенную в Проклятый проход, там, за чертой? Вероятно, догадывалась. Скорее всего. А еще скорее – и об этом она тоже знала наверняка, знала, что встречи с темными тварями дочери не избежать. Знала, что первыми с темной стороны Проклятого прохода придут оборотни, учуявшие звериным чутьем разорванную границу. И кровь учуявшие. И плоть. Знала, что волкодлак непременно пожрет дочь, избежавшую тевтонского костра. И – опять-таки – знала, что дочь после того не умрет… полностью – нет, что продолжит жить. |
