Удержать или наоборот – открыть, выпустить. Впустить?
И…
– Ко мне! Все – ко мне! – вновь под сводами склепа прозвучал тот же призыв, которым Всеволод кликал своих дружинников.
Тот, да не тот…
– Пришла пора просыпаться! – громогласно возглашал Бернгард. – Пора выходить! Ко мне, мои верные рыцари! Все – ко мне!
Гулкие раскаты эха метались по подземной гробнице, не находя выхода. Казалось, от зова Бернгарда дрогнуло даже факельное пламя.
В первый миг Всеволод не понял, кого именно призывает Черный Князь нелюдского обиталища. Кого вообще можно звать на помощь в этом скорбном
месте? Но уже в следующее мгновение…
Скрежетнуло справа.
Звякнуло слева.
Стукнуло сзади.
Скользнула вниз и упала с саркофага первая крышка. Выбитая из глубоких пазов. Снизу выбитая. Из чрева закрытого каменного гроба.
В котором…
Нет, здесь не было еще одного потаенного хода. Здесь было только то, чему надлежало быть. Кому надлежало быть. Покойник. Павший в бою с нечистью
и погребенный в замковом склепе со всеми надлежащими почестями орденский брат. Облаченный в латы мертвый тевтонский рыцарь.
Который, однако, сейчас казался слишком живым для мертвеца.
Всеволод не поверил собственным глазам, когда во вскрывшемся саркофаге обозначилось движение. Шевельнулся белый плащ. И черный крест на белом –
шевельнулся тоже. Блеснула в неверных отсветах огня серебрёная бронь.
Может, обман? Морок? Игра теней и всполошного света факелов? Но нет, тени и свет морочат голову бесшумно. И им нипочем не сдвинуть массивные
дощатые надгробия.
А тут…
Тяжелые деревянные крышки с грохотом падали на каменные плиты. Возня, шорох, шелест плащей и негромкое позвякивание доспехов доносились
отовсюду, из каждой… почти из каждой гробницы. Из каждой закрытой…
Открывающейся изнутри.
Мертвецы, заключенные в саркофагах, словно разминались, прежде чем…
Нет, уже – не прежде. Уже – сейчас.
Над зияющими нишами саркофагов, подобно призракам, медленно, неторопливо возникали человеческие силуэты. Ведрообразные шлемы, ниспадающие
тяжелыми складками слежавшиеся плащи отсверкивающие белым металлом доспехи.
Нежить… нелюдь… нечисть… В серебре!
Невероятно! Немыслимо! Невозможно. Ан нет… выходит, что возможно. Еще как… Ну да, раз уж Черный Князь свободно разгуливает в белом металле,
почему бы и поднятым им мертвецам тоже… не…
Голова шла кругом!
А мертвые, опустошенные, испитые упырями рыцари уже поднялись в своих гробницах в полный рост. И – стоят. Ждут. Лица прикрыты – и пожалуй, что
это к лучшему! – глухими шлемами с узкими смотровыми прорезями и частой сыпью дыхательных (интересно, нужно ли этим покойникам дышать? сейчас? а
впрочем, нет, не интересно! совсем! ничуть!) отверстий. На заштопанных плащах, на чиненых доспехах… и под плащами и под доспехами не видно
следов клыков и когтей. Не удивительно: страшные раны перед погребением наверняка были зашиты и, по возможности, – закрыты, раны не бросаются в
глаза. И это тоже – к лучшему. Так можно убедить себя, что это в темных нишах открытых гробниц зачем-то выстроились двумя рядами обычные люди.
Можно попытаться. Убедить. Себя.
С обычными людьми все же легче сражаться. Чем с этими. С ЭТИМ. С поднятыми Бернгардом мертвецами.
Пальцы неживых рыцарей крепко были сжаты на рукоятях мечей, секир, булав и шестоперов. Как покоились орденские братья с оружием, так и восстают
теперь – с ним же. И что-то подсказывало Всеволоду: оружие это не торжества ради и не для красы держат мертвыми дланями пробужденные от вечного
сна саксы. |