Так упрекала и бранила себя Руфь после расставания с мистером Беллингамом и вследствие этого в следующее воскресенье конфузилась и краснела в десять раз больше обыкновенного, что придало ей еще больше очарования. Мистер Беллингам предложил девушке, вместо того чтобы идти прямо домой по Хай-стрит, пройтись с ним по Лизовесу. Сначала Руфь не соглашалась, но потом, подумав, что нет причины отказываться от столь невинного, с ее точки зрения, удовольствия, к тому же обещавшего так много радости, согласилась прогуляться. Когда они вышли на луга, окаймлявшие город, восхитительная прелесть первого февральского проблеска весны привела Руфь в такой восторг, что она забыла все свои сомнения и всю свою робость. Более того, она почти забыла и о присутствии мистера Беллингама. Руфь разглядела на высаженных вдоль дороги кустах первые зеленые листочки, а среди прошлогодних листьев обнаружила бледные звездочки примул. Там и сям цветки чистотела расцвечивали золотом берега журчавшего вдоль тропинки ручейка, наполненного водами «февраля-водолея». Солнце уже начало клониться к горизонту, когда они вошли на самую высокую часть Лизовеса. Руфь не удержалась от восклицания при виде чудной картины, представившейся ее глазам: заходящее солнце обливало всю окрестность нежным светом, а все еще темный ближний лес на фоне золотого тумана и дымки заката отливал почти металлическим блеском. Весь луг кругом простирался не более чем на три четверти мили, однако же молодые люди ухитрились идти через него целый час. Когда Руфь повернулась к мистеру Беллингаму, чтобы поблагодарить за такую чудесную прогулку, его пылающий взгляд и раскрасневшееся лицо привели ее в смущение. Едва простившись с ним, Руфь торопливо вбежала в комнату с бьющимся от счастья сердцем.

«Как странно, — думала она, — почему мне все кажется, что эта милая вечерняя прогулка… не то чтобы неприлична, в ней ничего не было дурного, но словно бы не совсем правильный поступок? Отчего бы это? Я не обманывала миссис Мейсон, время было свободное. Конечно, другое дело, если бы я ушла в рабочий день, но по воскресеньям я могу ходить куда хочу. Притом же я была сегодня в церкви, и значит, чувство вины происходит не оттого, что я не исполнила свой долг. Хотелось бы мне знать, чувствовала ли бы я то же самое после прогулки с Дженни? Вероятно, во мне самой есть что-то дурное, если я, не сделав ничего плохого, чувствую себя виновной. Между тем мне хотелось бы поблагодарить Бога за радость, которую я получила от этой весенней прогулки, а мама всегда говорила, что такие желания приходят только после невинных и угодных Господу удовольствий».

Руфь не сознавала, что всю прелесть этой прогулке придавало присутствие мистера Беллингама. Одно воскресенье сменялось другим, прогулки повторялись. Теперь сознание могло бы уже пробудиться, но у Руфи не было ни времени, ни охоты разбираться в своих чувствах.

— Рассказывайте мне всё, Руфь, как если бы вы беседовали с братом. Позвольте мне помочь вам, насколько я в силах, — сказал однажды вечером мистер Беллингам.

Он никак не мог взять в толк, каким образом столь малозначительная особа, как портниха Мейсон, сумела внушить такой страх Руфи и теперь пользуется такой неограниченной властью над ней. Мистер Беллингам воспылал негодованием, когда Руфь, желая удивить его могуществом миссис Мейсон, рассказала ему о том, как хозяйка выражает неудовольствие своим работницам, и объявил, что его мать не будет больше заказывать платья у такого чудовища, похожего на известную убийцу миссис Браунригг, и даже попросит своих знакомых не давать ей заказов. Руфь не на шутку встревожилась и начала с таким жаром защищать миссис Мейсон, как будто угрозы молодого человека могли быть в самом деле приведены в исполнение.