— Руис, — прошептала она и повторила еще несколько раз его имя, чтобы наконец убедиться, что это не сон.

Это было чистое сияние. Радость. Никакая опасность не грозила Рафаэль, пока Руис сжимал ее в объятиях.

14

Было холодно. Легкий белый туман, поднимающийся с болота, делал ирреальными силуэты людей и животных, замедляя их движения. Даже звуки были приглушенными и, казалось, появлялись с опозданием. Рафаэль приехала на лендровере на это далекое пастбище, не представляя, сможет ли смотреть на то, как Руис будет подходить к быкам. Шел третий месяц зимы…

Рафаэль различила вдалеке силуэты Руиса и Себастьяна на андалузских скакунах. Руис все еще был очень худой. Он никогда не говорил о несчастном случае в Севилье. И друзья, приезжающие в Сент- Мари, поступали так же, возможно, из суеверия.

Руис дождался своего выздоровления, чтобы попросить разрешения Виржиля приехать к ним на виллу с Рафаэль. Отец принял их с распростертыми объятиями. Он наконец сделал свой выбор: живой, счастливый Руис стоил всех Жослинов мира. Драма в Севилье все расставила по местам. Виржиль был бесконечно счастлив, видя, как его сын ходит и улыбается, даже если эта улыбка иногда была немного натянутой. Рафаэль тоже была бесконечно счастлива вновь находиться в этом доме, сидеть за одним столом с Виржилем и Марией, держа за руку Руиса. Их счастье могло быть безоблачным, если бы не тень страха, бродившая вокруг них.

Они завтракали с Себастьяном, который неслучайно оказался на вилле. Себастьян иногда тревожно поглядывал на Руиса. Они говорили о быках и лошадях и обсуждали будущие контракты, которые Руис должен был срочно подписать. Затем Виржиль повел их к конюшням. Он прекрасно знал, почему вернулся его сын, и знал, что это серьезно. Мигель показывал Рафаэль дорогу, а Мария не смотрела ни на кого. Все скрывал туман. В серо-белом сиянии зимы Камарг показался девушке совершенно иным. Рафаэль облокотилась на капот машины, достала бинокль из ящика для перчаток. Себастьян отделил одного быка от стада. Руис придержал своего коня. Он смотрел на молодого быка, которого гнал к нему Себастьян. Андалузский скакун Руиса споткнулся. На лице молодого человека появилось выражение, совершенно незнакомое Рафаэль. Она увидела, как он развернул коня и поскакал по полю. Затем он спрыгнул на землю…

Рафаэль пыталась представить себе, что в данный момент чувствует Руис, и внезапно ей стало его жалко. Если храбрость матадора осталась на песках Маэстранцы, если с первой серьезной раной он потерял свою отвагу, то жизнь для него теперь не имела никакого смысла. Если бык Миура лишил его силы и дерзости, лучше бы он умер в Севилье. И Рафаэль вспомнила молчание Руиса на протяжении всех этих недель, его потерянный взгляд, которым он окидывал море и белых чаек, прислонившись к окну.

Так вот о чем он думал: о предстоящей встрече с быком. Она часто пыталась понять, что довелось пережить Руису, сознавая в то же время, что никогда не сможет представить себя на его месте. Она подсознательно чувствовала, что Руис — настоящий тореро, который обладает уверенностью, легкостью и спокойствием, и их ничто не сломит. Но где все эти качества после нескольких месяцев вдалеке от арены, после больницы Мадрида, после страхов и страданий, которые навлек на него Бунтарь? Должно быть, Руис прикладывал немалые усилия во время своего выздоровления, чтобы пережить тревогу, которую он прятал глубоко внутри, делясь этим лишь с Себастьяном.

И Рафаэль сожалела, что никак не может помочь ему. Захочет ли она увидеть его, матадора, убегающим от своей прежней жизни? Или она все так же любит прежнего Руиса, соблазнившего ее, — этого храбреца, который забавлялся с самыми опасными быками Васкесов? Она не знала ответа.