– Понятно. Психиатры говорят, что эксгибиционисты показывают свои половые органы, рассчитывая на то, что зрители покажут им в награду свои. И чем все это кончилось?

– Мне стало его жалко. Он был такой потерянный, такой несчастный.

– И ты стала его любовницей... Как пел Высоцкий: "Пожалела меня и взяла к себе жить".

– Да, стала. Но спустя несколько месяцев, как только он сделался более-менее нормальным мужчиной, я перестала с ним встречаться. Он являлся ко мне несколько раз, умолял продолжить отношения, но я всякий раз его выпроваживала.

– А Глеб? Он знал?

– Скорее всего, нет.

– Послушай, мне кажется, ты легла с этим типом в постель только лишь потому, что он был с отклонениями. Мужчина-слабак. То есть фактически женщина. И он не брал тебя, а отдавался...

– Не знаю... – пожала плечами женщина.

– Не знаешь... А мне вот кажется, что тебя привлекают отношения, в которых вы верховодишь.

– Да нет... – ответила она, ничуть не смутившись. – Я же говорила, что Борис раз в месяц мог. А этот человек, судя по всему, на сексе зациклился... Мне нужен был мужчина, понимаешь, мужчина...

Они закурили. Сделав несколько затяжек, Ксения спросила, виновато улыбаясь:

– Может, не стоило это рассказывать? Не разлюбишь?

– У меня есть комплексы, но не из этой оперы, – искренне рассмеялся Чернов. – Ты мне нравишься, и не за прошлое нравишься, а за настоящее, за то, что даришь себя, за то, что тебе нравиться секс, а все остальное для меня не имеет никакого значения. К тому же я непременно вставлю этот случай в книжку.

– Он или его знакомые могут прочитать ее... И тебе, и мне тогда не поздоровится.

– Не беспокойся, места действий и фамилии я изменю. Кстати, мне сейчас показалось, что последний раз мы... мы лежали в постели больше месяца назад. Потом еще скажешь, что у нас с тобой это раз в месяц было...

Ксения засмеялась и протянула к нему руки.

Через час они ели миндальное мороженое. На этот раз Чернов не забыл достать его из холодильника. По телевизору показывали фильм об американских степных сусликах.

– Кстати, как там поживает Руслик-Суслик, – спросил Чернов, вспомнив о своем бывшем подопечном.

– С собакой подрался. Она ему нос расцарапала.

У Ксении был французский бульдог.

– Как!? Он, что, по комнате у тебя гуляет?

– Да. Я ему большую пластмассовую корзинку купила, а он из нее выскакивает и бегает по комнате взад-вперед. Не знаю, что и делать. Обои импортные объел...

– Не кормишь, наверное, вот и побирается... И собака его, небось, от миски своей отгоняла.

– Почему не кормлю? Морковку, даю, яблоки, корм для грызунов.

– Ты имей в виду, у свинок одно занятие – еда. Они посвящают этому все свое время...

– Сыновья иногда забывают его покормить...

– Сыпь ему впрок. И кинь горбушку на черный день... Полькина Суся тоже в корзинке живет, и ни разу не выскакивала по причине своей полной занятости.

Ксения запахнула "пеньюар". Верхняя ее губа – застывшая, ровная, чем-то похожая на створку упрямой раковины – показалась Чернову безжизненной. "Что-то у нее в душе не мое варится", – решил он и переменил тему:

– Не хочешь рассказать, как погиб Глеб? У меня никак сюжет не складывается.

Ксения смерила его ироническим взглядом, съела конфету (на этот раз Чернов раскошелился на кешью в белом шоколаде) и принялась рассказывать:

– В тот день он не пришел домой в обычное время, и часа через полтора я побежала в гараж посмотреть, стоит ли в нем машина.