– Ну, я надеюсь, что у тебя жизнь сложится...

– Нет, не сложится... Мама развелась, и я разведусь... – печально проговорила Полина, проговорила как бы из будущего.

Почувствовав, что без остатка растворяется в несчастье дочери, своем несчастье и всеобщей безысходности, Чернов затряс головой. Это не помогло, и он заставил себя думать о том, как, приехав на Ярославский вокзал, будет покупать в дешевых оптовых рядах десяток кубиков куриного бульона и три куриные же ноги всего по тридцать одному рублю за килограмм. И ассорти для грызунов. С плодами шиповника, желтыми зернами кукурузы, ячменем и всякими полезными витаминами...

2

Чернов жил на Люблинской улице в маленькой десятиметровой комнате старого "сталинского" дома. Другие две комнаты квартиры пустовали – хозяйке их, бывшей узнице фашистского концлагеря, дали новое жилье в Северном Бутове.

Руслик-Суслик был поселен в дальнем от окна углу самой просторной из них. Домом ему стал ангар, сооруженный из алюминиевого дикта, на котором красовались не отодравшиеся части черно-белого космического снимка северной части Каспийского моря. Пару таких диктов (второй – с клочками Ямбургского газоконденсатного месторождения) Чернов принес с работы для починки диван-кровати, доставшейся ему в наследство он предыдущих жильцов комнаты.

Жили они душа в душу. Чернов приходил с работы, засыпал в кормушку свинки овсянку или ячневую крупу, кидал в ангар полморковки или щедрый яблочный огрызок, изготовленный им по пути от холодильника, затем ел сам и садился за компьютер.

Иногда, устав есть, Руслик-Суслик начинал шуметь. Это означало: "Я не против, чтобы меня взяли на руки. И Чернов брал свинку на руки и начинал ходить с ней по пустой квартире. Сначала он подходил к зеркалу в надежде, что животное узнает себя или, по крайней мере, свою породу.

Но животное не узнавало, и Чернов шел с ним к окну, смотреть, как на улице холодно и неуютно. Свинке нравилось смотреть, как на улице холодно и неуютно, потому что в это время ей чесали за ухом, массировали позвоночник или поглаживали брюшко. В благодарность Руслик-Суслик покусывал палец хозяина своими острыми зубками. Минут через пять в нем просыпался аппетит, и он начинал брыкаться, требуя немедленного возвращения к кормушке. Чернов возвращал и шел к себе валяться на кровати. Во время прогулок со свинкой он обычно вспоминал Полину и принимался думать, почему все так нехорошо получилось у него с Верой.

...Он был геолог, и ему нравилось быть геологом, настоящим полевым геологом. Ему нравились маршруты, тяжелые и не очень, ему нравилось выпытывать у неживой, камнем застывшей природы ее загадки, будить ее стуком молотка и грохотом взрывов, ему нравилось ставить лагерь и обустраивать его.

Водрузив палатку на новом месте, он начинал прокладывать тропы, сооружать из камней очаги, перегораживать ручьи плотинами для удобства водопользования (особенно он любил строить плотины. Ему нравилось приостанавливать движенье вниз). Он строил, прокладывал, сооружал, перегораживал, а через неделю или месяц оставлял все, чтобы начать поиски в другом месте.

"Так и в городе... – подумал он однажды, почесывая у окна темечко Руслику-Суслику. – Женюсь, то есть ставлю лагерь, стараюсь, чтобы было лучше, а потом, не найдя чего-то или, наоборот, найдя, ухожу.

И в дом Веры пришел так же. Вытряхнул мусор, покрасил потолки, наклеил обои, выложил тропинки кирпичом, подправил забор и калитку...

Потом решил все перестроить. Нет бы остановиться, и просто жить, жить и ждать, когда все само сомой образуется..."

Он вспомнил разведочный участок в самом сердце Южного Тянь-Шаня, участок, на котором провел первые годы самостоятельной жизни.

Лучшие годы.

...В семьдесят четвертом, его, молодого специалиста, встретили и впустили в себя умудренные временем ущелья, ущелья, охраняемые доверчивыми красными сурками, неизвестно как попавшими в них из Красной книги, ущелья, украшенные то гордыми эстетами эремурусами, то застенчивым красавцем иван-чаем, то желтыми сухопарыми ирисами, его встретили и впустили в себя тишь и спокойствие, лишь время от времени оправляемые метлами очистительных лавин и селей, его встретило и впустило в себя невозможно голубое небо.