Каждая семья имела свою долю в общедеревенском массиве. Отношение к ней было хозяйским. Е. И. Платунова (1900) рассказывает: «Леса около деревни были вот уже сколь хороши. А берегли-то как! В середнем поле лес был строевой. Идешь по нему, сосны стоят одна к одной, только в вершинах пошумливает, ровнехонькие. Разделен был на полосы. Каждый и ухаживал за ним. На дрова рубили в верхнем поле, и там был у каждого заполосник. Вырубишь сколь на дрова, весь сук подберешь. Мелочь всю осенью сжигали. Бурелом весь сразу подбирали. По заполоснику как по избе ходили, перешагивать нечего было — вот какой был порядок».

Лес, как драгоценное ожерелье, окружал хорошую деревню. Им любовались, гордились. У деревни Малая Ворона, что в Арбажском районе, и по сю пору сохранился небольшой березовый лесок (в километре от деревни), который называют «красивый березняк». Раньше все деревенские праздники летом только в нем отмечали. Березы все ухоженные, красивые, места между ними достаточно — можно и в игры играть, и хороводы водить. А землю всю в лесочке граблями прочищали, чтоб ни сучка, ни веточки не осталось. И впрямь! Какой праздник без леса!

А неписаные законы сохранения своего леса действовали в деревне лучше царских указов. Вот какой случай вспомнил Иван Иванович Зорин (деревня Зоринцы, 1918) из своего детства: «Раз мы, подростки, человек восемь, пошли в лес за грибами на другой берег реки. Один умудрился тайком от родителей взять спички. В лесу от нас отделился, развел костер, набросал сырых еловых веток, дыму знаете сколько. Этот дым заметили в деревне, и один мужик переехал реку на пароме, пришел в этот лесок, нашел нас. Допросил, обыскал каждого — не нашел спичек. Тут мы хватились этого парня (лет десять ему было). Мужик заставил нас найти его и костер, а потом фуражками носить воду из болота и тушить костер. А болото в километре от леса. Потом повел нас на паром и сказал, что отведет в сельсовет, где дадут штрафу. Но, не доплывая до берега метров двадцать, сказал: “Прыгайте в одежде в реку, тогда в сельсовет не поведу”. А сейчас в лесу сутками ходишь — ни одной птицы не встретишь ни зимой, ни летом. У города в речушке ни лягушки, ни пиявки, ни другой живности… Даже муравьев не найти».

Разрушение такого хозяйского догляда произошло лишь в 30-е годы. Все стало государственным, то есть общим, то есть ничьим.

А. В. Сычугов (1920) припоминает такой случай: «У нашей деревни не было своего леса. У каждой деревни был свой лес, а мы вот были обделенными. Много леса было у Боровых, у Мосальщины, Головановых. Мы у них покупали на дрова пни, чащу. Каждая деревня за своим лесом ухаживала, растила его, никто лишнего сучка не срубит. В 30-х годах леса начали у деревень отбирать, советская власть все делала общим. И вот случай у нас такой был. Нам нужны были дрова. Взяли мы разрешение на порубку леса в Бахтинском лесничестве. Пошли рубить в головановский лес. Мужики головановской деревни узнали об этом и нас — в топоры. Мы, конечно, приостановились, кто-то за лесничим убежал. Пришел лесничий Требухин и сказал: “Сейчас лес не ваш”. Мужики уже ничего против не смогли сказать. Мы же полоску свою вырубили да уехали».

А в наши дни отношение к лесу, как к святыне, осталось лишь у доживающих свой век стариков, для которых лес — свой, родной, близкий.