— Да уж кем возьмут. — кривится Марина,

— И я также…

Внезапно пропала всякая охота говорить. Так и сидели мы с бывшей моей массажисткой на сумках, тихо-тихо, ноги поджав, колени обняв, глядя вдаль и о своем думая. Вечно, наверное, сидели бы так, потому что спешить нам на самом деле было некуда. Бросая Москву, мы, по сути, бросали себя. Были теперь, в общем, обе погибшие, а значит, считай, бессмертные. Как эльфы Толкиена, временем пренебрегавшие и не скупившиеся тратить столетия на обмен взглядами.

И тут Марину позвали на собеседование.

Вышла она оттуда загадочная, улыбающаяся, светлая.

— Меня во вторую агитбригаду назначили. Там, оказывается, все перетасовалось. Основная группа зимой поедет, перед выборами. А мы — сейчас, для создания нужной атмосферы в массах. Они — тур политический, а мы — просто так. Едем под лозунгом: «искусство — массам!» Или как там это будет звучать по-украински? — Маринка тараторит очень весело, потом лукаво прибавляет: — Я побегу, а то сама потом место, где нужный поезд стоит, ни в жисть не найду. А так — поеду с ребятами… Я там кое с кем уже знакома, — Маринка хитро щурится. — Понимаешь, когда с малыми детьми все время живешь, а потом вдруг на свободу вырываешься, то… Ну, в общем, симпотный там мальчик один с нами едет. Вызвался к поезду провести… А хочешь, мы тебя подождём?

Глядит она так, как смотрит на мать отпрашивающаяся в ночной клуб несовершеннолетняя пигалица.

— Иди, — говорю, — Со своими симпотными ребятами. Чего меня ждать? Я ж с Бонифацием еще встретиться должна… Рада была встрече. Пока. Может, еще увидимся…

Сейчас понимаю, что Маринка прощалась как-то не слишком тщательно. При желании, сразу подвох заподозрить можно было. Но это я теперь знаю, а тогда и в голову прийти не могло очередного сюрприза от нее ждать. После драки кулаками не машут, и за содеянное я на Ринку уже накричала, поэтому сейчас снова злиться по этому поводу глупо. В общем, вот они, мелкие неприятности, гадалкой обнаруженные.

НПВ

Бонифаций приехал сразу же после моего звонка. Конечно, позвонила. Нечего ему свою старческую немощь демонстрировать, когда тут с оргвопросами такие непонятки. Тур, в который мы должны были ехать, оказывается, на февраль планировался. Какого ж черта он меня с места сдернул? Бонифаций примчался разъяренный и от моих стенаний отфыркивающийся. «Сейчас разберёмся», — говорил, — «Сейчас всех на чистую воду выведем!» Вернулся с разговора такой, будто в эту самую воду его и опустили.

— Они больные люди! — восклицал на пол-улицы. — Я артист со стажем и связями! Какой смотр? Какое собеседование? Мы же не в самодеятельности!

Я, конечно, подумала, что нормальные артисты в агиттуры для заработков не ездят, и что, если ему в родном театре нормальных ролей не дают, значит не слишком-то в их профессии ценятся стажи и связи. Но вслух выразила подходящие случаю соболезнования, матернулась, удачно свою массажистку скопировав, и даже кулаком в сторону подъезда погрозила.

Выяснилось, что сегодня всех артистов собирали исключительно с целью знакомства с режиссером и для просмотра номеров. Тех, что в феврале катать станем. А еще, чтобы предложить отправиться в предварительный тур, разогревочный, так сказать. И вот на этот-то разогревочный пробы всем пройти и предлагали.

— Так что? Пойдем им номер демонстрировать. Чтоб они вас в планы внесли?

— Уже внесли, уже продемонстрировал, — сухо отвечает Бонифаций, — Попросил девочку какую-то твою роль сыграть, чтоб лишний раз не бегать никуда. Ну и нормально получилось для предварительного просмотра-то…

Хороша же моя роль в этюде, если ее любой случайной девочке можно поручить! Впрочем, я и сама тут — случайная девочка, и с сутью своей будущей роли только вчера была ознакомлена.