Реквизиторша, разумеется, положить наган в кобуру забыла. Что делать? Герой в панике оглядывается по сторонам. Потом стаскивает с себя сапог и швыряет его в злодея. Немая сцена. Злодей поворачивается к зрителям и трагичсеким шепотом произносит: «Сапог-то отравлен!», после чего падает замертво.
Помню, хохотали минут двадцать.
Молодец, Никифорович! Умеет, спасает, радует… Был бы в несколько раз моложе — влюбился бы я в него безоговорочно. И целовались бы в курилке, и вместе англеами-хранителмяи труппы бы работали…
— Свистать всех в зал! — доносится зычное Мариковское воззвание. — Омовение сцены закончено досрочно. Работа проделана, можем приступать к своему безделию!
«Ага, его тоже явно не устраивает такое странное распределение рабочего времени!» — радостно переглядываемся мы и идем на сцену.
Настроение, как ни странно, самое, что ни на есть, замечательное…
Просто счастье, что мне так повезло с жильем. Будь этот дом немного ближе к театру, я не успевала бы ни задуматься, ни прогуляться… Хоть на пару кварталов дальше — возымела бы дурацкую привычку добираться на такси. А так выходило как раз то, что нужно.
«Вновь иду, душа толкает ноги…» А город уже дышит праздником — искриться, переливается, шумит. Ветер атакует, и ежесекундно приходится отплевываться от попадающих на лицо снежинок. Отчего-то это совсем не раздражает, а даже как-то наоборот веселит.
— Ух! Сейчас вся моя тушь намокнет и под бровями нарисуются черные полоски, — то ли и впрямь капризничая, то ли желая подчеркнуть длину собственных ресниц, заявляет Наталья. Они с Василием идут до трамвайной остановки, я — домой, а все остальные несколько минут назад отчалили в противоположном направлении — их ждало метро.
— Так это ж здорово! — веселю Наталью. — Будете как Лайза Минели в «Кабаре». С такими громадными ресничищами… Замечательная погодка! Буйная и оттого предпраздничная. Люблю метель в канун нью еар! — декларирую первое придумавшееся. — Даже не хочется домой. А не заскочить ли нам в этот ганделык? — небольшая сутденческая кофейня возле остановки частенько служит мне перевалочным пунктом. — Там кофе натуральный, вкусный и недорогой.
— Правда? — Наталья, вероятно, не слишком доверяет моим суждениям, потому уточняет у Василия. Вряд ли сомнения вызывают мои вкусы, скорее — финансовые оценки. Закатываю глаза и пытаюсь не утерять спокойного благодушия. В конце концов, Наташина уверенность, что дети обеспеченных родителей не могут жить за свой счет, а значит, адекватное суждение о дороговизне иметь не могут — это ее личные, Натальинские комплексы, и я имею полное право не обращать на них внимания…
— Ну, я бы так не говорил… — мнется Василий в ответ. — Я бы воздержался от финансовых комментариев. Но водка там хорошая. Может, и впрямь зайдем? Займете до получки?
В денежных вопросах Василий отличался очень странныой привычкой — никогда не гулял за свои. Возвращал долги всегда честно и в срок, но никогда не платил по собственным счетам сам. Все давно привыкли к этой его загадочной патологии и не удивлялись, слыша извечное: «до получки», когда Марик только что рассчитался за вчерашние работы.
Похоже, у Василия это было чем-то вроде психического заболевания. Однажды я оказалась свидетелем момента, когда оно проявилось особенно остро.
Мы собирали деньги на какой-то очередной подарок. Дни Рождения в труппе старались не забывать и отмечать достойно. Уж не помню, кто на этот раз был именинником, знаю лишь, что вспомнили об этом чудом и в последний день. То есть завтра на работу нужно было явиться уже с подарком. |