|
Ректор, которому эта елка для детей сотрудников была очень важна, возмутился кознями уборщицы. Та, разумеется, отрицала злонамеренность и неловко отбрыкивалась от обвинений: «Да что вы, мальчики! С чего такая паника? Красное, оно и в Африке красное. Кто там разглядел… А так в дальний магазин пришлось бы идти. А у меня время казенное, я его на свою работу должна тратить!» Томару мы после этого долго не видели, а между собой посмеивались, полагая, что наша Наташа специально как-то воздействовала на мозг уборщицы, чтобы та совершила что-нибудь уж совсем радикальное.
— Нельзя воздействовать на то, чего нет! — заявляла Наташа в ответ очень серьезно, и мы воспылав корректностью, вдруг отставали. А сегодня, вот вдруг обнаружилось, что Томара вернулась. То ли других уборщиц не было, то ли вина ее была прощена из-за прошедшего времени… В общем, только что, посреди нашей репетиции, уборщицу одолело непреодолимое желание немедленно помыть сцену, и нас согнали в курилку. — Немыслимо! — на этот раз возмущалась не только Наташа. Я тоже ругалась на чем свет и мысленно рисовала страшные картинки гибели зловредной уборщицы… После вчерашнего выездного Новогоднего Безобразия, Марик привел меня в неописуемый восторг. В обоих залах нам попался настолько приятный зал, что все мы прибывали в великолепном настроении. Все-таки актер очень зависит от того, насколько верят в него зрители… И режиссер тоже зависит. Марик, не таясь, улыбался во весь рот и выглядел очень разнеженным. Думал о чем-то, оглядывал нас томно и внимательно, как увлеченный коллекционер давно не рассматриваемые экспонаты… В результате, он сообщил, что увидел место для меня в большом спектакле. Да, да, не в легкой развлекательной пьеске для детей, а в настоящей драме, которую ребята катали по городам и весям в свободное от праздников время. Марику захотелось чег-то новенького, он присмотрелся, и решил вводить в две картины массовку. Меня и Светлану — барышню, появляющуюся у нас крайне эпизодически, исключиельно чтобы узнать, нет ли для нее «какой-нить денежки»… Не разу не видела задействованной в работе, поэтому вопросам таким искренне удивлялась. Но, вероятно, у нее с театром были старые счеты, потому что Марик реагировал на эти набеги довольно добродушно. И вот именно в тот момент, когда нас со Светланой экстренно вводят в спектакль, какая-то уборщица сворачивает все мероприятие и выгоняет нас прочь… — Немыслимо! — из последних сил сдерживая тон, бормочу я и хватаюсь за сигареты. Бессильная ярость — самое страшное состояние. Не любишь ни себя, ни мир, хочешь немедленно учинить что-то резко-негативно-сумасшедшее, и поделать при этом ничего не можешь. — Ути-пути, — подмигивает Никифорович, и зачем-то изображает пальцами «идет коза рогатая». Он всегда насмехается, когда видит меня в состоянии злобы. Мои габариты отчего-то кажутся ему несовместимыми с потребностью дать кому-то в морду: — Мы отважные герои очень маленького роста! — дразниться он. Потом понимает, что дело серьезно и бросается успокаивать. Верное проверенное его средство борьбы с овладевшей коллективом печалью — «отвлекать, развлекать и подчивать баечками». — Ну что вы, чесс-слово, господа хорошие, так печалитесь. Работоголики прямо! — издалека начинает он. — Курилка — лучшее место для репетиций. Все великие артисты придумывали главные «па» своей роли именно во время таких вот перерывчиков. На сцене, даже во время этюдных наметок, даже в самый разгар импровизации, ты — марионетка в лапах режиссерищи. А тут можно отвлечься, не ожидать ежесекундного: «Оставить!» или «Переиграть!», взвешенно обдумать свой образ… Это не я вам говорю, это сам Миронов говорил! Обожал отвлеченно думать над ролью, не топчась на сцене, а раскинувшись в кресле и… Вообще-то Никифорович — непревзойденный знаток театральных историй и биографий известных актеров. |
