— Да, годы, годы… и силы уже не те. И трава не такая зеленая, как раньше, и погода мерзкая… Но не нужно беспокоиться: кто лезет без разрешения в чужие дома — тому уже не до погоды.

— Ты что прилип к подоконнику? Пошли! Идешь?

— Конечно. Как я могу оставить тебя одну?! Тем более что все равно моя честная жизнь кончена и терять совершенно нечего.

— Ну что ж… — Аня деловито огляделась по сторонам. — Теперь нам нужно поговорить с Ольгой. Может, он ее держит взаперти?

— Поговорить с Ольгой… Это понятно. Правда, я бы поправил тебя: постараться найти Ольгу и потом выбраться отсюда целыми и невредимыми.

— Конечно, конечно… Филолог. И если мы ее найдем…

— Вот именно — если! — с мрачным юмором изрек Матецкий. — В этом доме столько комнат — явных и потайных. Лабиринт! Ты заметила, что сторожа во дворе нет, и охранников… Они заблудились где-то здесь. А еще есть подвал с привидениями. Кстати, слышишь?

— Ну?

— Звуки. Снизу. Это и есть привидения. Не пора ли нам убраться отсюда? У них, наверное, вечеринка. А знаешь, что едят привидения на вечеринках?

— Тьфу на тебя.

— Прислушайся, тетеря!

Аня замерла, даже дыхание затаила. Действительно, снизу раздавались неясные звуки. Вроде музыка…

— Знаешь, ты постой здесь, а я спущусь, посмотрю, что и как.

— Ну нет, — наотрез отказался Матвей. — Ты сама только что сказала, что я слишком угрюмый. Значит, мне нужно встряхнуться. Так что я пойду в подземелье с тобой. Спустимся вниз к упырям и вурдалакам, спросим у них, где Оля, а если не ответят, то рога, им поотшибаем… Это как раз то, что мне нужно. Уж если это меня не встряхнет, то не знаю, что еще поможет… Пошли. Тихо, тихо… Не лезь вперед! Первым пойду я.

* * *

На какое-то мгновение Оболенскому показалось, что оранжевые язычки свеч потемнели, словно по ним пробежала чья-то тень. Ох, не следовало, не следовало Бойко произносить вслух имя князя Тьмы!..

— Сосредоточьтесь на Наде, — услышал он голос Бойко. — Вспомните ее лицо… То, каким оно было прежде.

И хотя это был всего лишь шепот, Вадиму Владимировичу он показался глухим набатом, гремящим в его голове. Оболенский ничего не видел, кроме черной змеи, свившей кольца на полированной крышке гроба. И сам гроб черной громадой высился посреди зала — вершина горы, корни которой уходят глубоко под землю, в самое огненное чрево, в самые сокровенные тайны. И оттуда медленно, ступенька за ступенькой, поднималась Надя — прежняя, живая и прекрасная.

Теперь кобра не страшила Оболенского. Он дошел до такого накала страстей, что опасность смерти уже не пугала. В душе погасли ужас и брезгливость. Вадим Владимирович верил в чудо и ждал, что оно случится — через минуту, сейчас.

Эта вера заполнила его сердце до краев, он даже дрожал, едва сдерживая крик радости. Теперь он знал, что вся жизнь его была дорогой к этому гробу — вершине великой подземной горы. Под полом Вадим Владимирович ощущал основание горы, уходящее во тьму, а сквозь потолок видел далекие огни звезд. Все в пространстве между этими звездами и тьмой под ногами замерло в ожидании чуда. Оболенский находился в самом центре двух миров, и королевская кобра связывала эти миры своими кольцами.

— Она возвращается, — прозвучал в тишине шепот Бойко. — Она уже близко… Пора!

Со свистом рассекла воздух сабля, и голова змеи отлетела в сторону, в породившую ее тьму, а обезглавленное тело забилось на крышке гроба и вдруг обмякло в руках Бойко.