Вот полезли на стены закованные в бронзовые доспехи воины в гривастых шлемах ветеранов. Загремели мечи, полилась кровь. Некоторое время защитники крепости оказывали сопротивление, но потом под неудержимым натиском берсеркеров были сметены прочь. Раненые молили о пощаде. Взревели боевые трубы, знаменуя победу. Крепость пала.

— Вот, — откинулся на спинку стула Матвей. — Все, что я смог выжать из этого… из этой фотографии. Узнаешь?

Теперь лицо Чингачгука напоминало маску Пьеро. Устрашающие узоры боевой раскраски растворились, оставив после себя едва заметные линии, исчез пышный головной убор, свидетельствующий об угнанных лошадях, поверженных бледнолицых врагах, снятых скальпах. Бледное, с выступающими скулами, чуть печальное лицо обыкновенного человека, каких тысячи.

— Нет, — покачала головой Аня. — На теплоходе без боевой раскраски я его не видела. Потому что сразу бы узнала. Мы встречались… Я вспомнила. Тогда, ночью, в подъезде… Когда убили Родину. Это тот самый тип, который чуть не сбил меня с ног. Во всяком случае, очень похож на него.

— Могу добавить, что и ночью «ошибся» квартирой тоже он. Во всяком случае, как ты говоришь, очень похож. Забавно… Ну-ка, распечатаем его физиономию.

Матвей послал изображение на печать, и через минуту из принтера выполз лист бумаги с портретом Чингачгука.

Аня схватила распечатку и торжествующе вскричала, что теперь ей все понятно. Кино называется «Покушение на Анну Измайлову». Краткое содержание: убийца, известный в народе под кодовой кличкой «Чингачгук», хочет расправиться с ней как со свидетельницей преступления. Общий план: он следит за ней, коварно подбрасывает змею, взрывает машину… Но ловкая и находчивая свидетельница выходит невредимой из всех передряг. Средний план: Измайлова обличает преступника, и тот принародно кается в грехах. Крупный план: мантия судьи, руки в наручниках, решетка, нары. Закон торжествует. Дело в шляпе. Конец фильма. Титры. Золотой «Оскар».

— Здорово, — сказал Матвей. — Осталась ерунда: собрать улики.

— А это что? — Аня потрясла отпечатанным листком. — Не улики?!

— Это портрет индейского вождя, которого долго терли мочалкой, но так и не отмыли.

— А мои показания? А кобра в каюте? А клубника?

— Это не улики. Ты сама говорила, что кобру тебе мог подсунуть любой праздно шатающийся пассажир. Что касается клубники… Таня Кустодиева же цела и невредима. Ее состояние можно объяснить обыкновенной аллергией. Остается твоя с ним встреча в подъезде и «ошибочный» ночной визит. Но мы и сами себе не можем признаться, что видели именно его. Стопроцентной уверенности нет, не так ли?

— А когда появится эта твоя стопроцентная уверенность? — вспыхнула Аня. — Когда этот тип угробит меня на глазах у прокурора?

Она смяла портрет Чингачгука, хотела выбросить его в корзину для мусора, но передумала — сунула смятый листок в сумочку и пошла на кухню. Матвей выключил технику и поплелся следом, понурый и уязвленный, словно в отсутствии неопровержимых улик была именно его вина.

— Значит, опять тупик? — спросила Анна.

— Нам нужно повстречаться с Чингачгуком, — предложил Матвей. — Одно дело ретушированная фотография, а совсем другое — очная ставка.

— Это можно устроить.