Зато вот еще одно из последних стихотворений г. Майкова, доказывающих, что чуть только выйдет он из сферы антологического созерцания, как из его стихотворения тотчас же ничего не выйдет:

         Море бурно, небо в тучах.

         Он примчался на коне

         Прямо к брызгам вод кипучих.

         «Старый! чолн скорее мне!» —

         И старик затылок чешет…

         – Плохо будет, господин!

         Полно, барин (?!), беса тешить (??!!..)

         Наших, в море не один (?).

         «Пусть их гибнут! Под водою

         Рыбе рыбьи и гроба! —

         Знай, я Цезарь: а со мною,

         Мне послушна и судьба!»

Странная фантазия – свести Цезаря с русским мужиком и заставить его объясняться до такой степени посредственными стихами…

«Сумерки», маленькая книжка г. Баратынского, заключающая в себе едва ли не последние стихотворения этого поэта, тоже принадлежит к немногим примечательнейшим явлениям по части поэзии в прошлом году. По поводу ее мы в последней книжке «Отечественных записок» обозрели всю поэтическую деятельность г. Баратынского.[20 - См. в наст. томе.] Теперь же прибавим только, что едва ли это и действительно не последние стихотворения знаменитого поэта; вот пьеса из «Сумерок», доказывающая это:

         На что вы, дни? юдольный мир явленья

         Свои не изменит!

         Все ведомы и только повторенья

         Грядущее сулит.

         Недаром ты металась и кипела,

         Развитием спеша,

         Свой подвиг ты свершила прежде тела,

         Бессмертная душа!

         И тесный круг подлунных впечатлений

         Сомкнувшая давно,

         Под веяньем возвратных сновидений

         Ты дремлешь; а оно

         Бессмысленно глядит, как утро встанет,

         Без нужды ночь сменя;

         Как в мрак холодный вечер канет,

         Венец пустого дня!

Страшно чувство, которым внушено это выстраданное стихотворение! не обещает оно новых и живых вдохновений; и лучше совсем не писать поэту, чем писать такие, например, стихотворения:

         Сначала мысль воплощена

         В поэму сжатую поэта,

         Как дева юная темна

         Для невнимательного света,

         Потом осмелившись, она

         Уже увертлива, речиста,

         Со всех сторон своих видна,

         Как искушенная жена,

         В свободной прозе романиста;

         Болтунья старая, затем

         Она, подъемля крик нахальный,

         Плодит в полемике журнальной

         Давно уж ведомое всем.