Пришлось снова сесть и мелкими глоточками, будто смакуя, выпить треть стакана апельсинового сока, который, кстати, я терпеть не могла и потребляла только с кампари. У меня с детства была аллергия на цитрусовые. От одной апельсиновой дольки лицо могло обсыпать так, будто я краснухой болею. От сока, правда, такого не случалось, но вдруг…

– Ну, – встал наконец ненасытный опер, – пошли. Нам сегодня надо обойти и изучить все княжество, чтобы ты со знанием дела могла рассуждать о местных достопримечательностях.

– А лавка? – напомнила я.

– Какая лавка? – оторопел Макс.

– С колбасой и сыром, сам сказал, за углом!

– Ну…

– Чего – ну? Давай, дуй туда, купи того и другого, а я пока кофе в номер закажу.

– Ты серьезно? – не поверил Макс.

– Еще как. Мне питаться хорошо надо. Я – больная. Забыл, что ли? Как я голодная гулять пойду?

Честное слово, я нисколько не лукавила. Выйти из дома без завтрака, причем плотного, я категорически не могла. Потом уже, днем, мне легко было обойтись и без обеда, и без ужина, но завтрак – это святое! Что поделаешь, все мы родом из детства. А в детстве меня утром всегда как следует кормили. И перед школой. И перед университетом. Без солидного утреннего бутерброда жизнь моя становилась скучна и тосклива. Я злилась без всякого повода, раздражалась, короче, сама себе была противна. Поэтому лучше не экспериментировать. И плевать я хотела на все аристократические традиции! Свои введем, когда придет время! Митя, думаю, меня в этом поддержит.

Когда Макс вернулся из вожделенной лавки, в моем номере уже стоял горячий кофейник и запотевший от тепла фарфоровый сливочник.

– Как в тебя столько влезает? – покрутил головой Макс, наблюдая за тем, как стремительно тает хрустящая колбаса длинного французского батона, щедро сдобренная роскошной ветчиной и неведомым, порезанным на тончайшие полукружья, желтым сыром.

Впрочем, примерно половину принесенного этот лицемер охотно употребил сам.

– Чтобы не пропало, – логично пояснил он.

Наконец, опустошив кофейник и запив для верности типично российский завтрак персиковым соком из гостиничного бара, мы выбрались на улицу.

И сразу окунулись в атмосферу праздника.

Все сверкало, звенело и пело. Солнце плескалось в синей, будто специально подкрашенной воде. Белые мягкие облачка цеплялись пушистыми лапками за верхушки оранжевых гор, и если долго смотреть вдаль, в сторону моря, то бухта и небо сливались в единое целое, так, что было уже не понять, где вода, а где воздух. И яхты на голубом блюдце становились белыми облаками, спустившимися с неба, а облака, наоборот, приобретали очертания белоснежных морских аристократок.

По улицам прогуливались нарядные люди, не ходили, не шлялись, а именно прогуливались – степенно и вальяжно. Никто никуда не спешил! Верно потому, что в этом месте ни у кого из присутствующих просто не было никаких дел. И сама эта жизнь, праздная и праздничная, представлялась самым главным делом, которому стоило посвящать минуты, часы, дни, короче – все время.

Сказать, что сам город, поразил меня своей неземной красотой – вовсе нет. Ничего такого, супер-пупер, я не обнаружила. Ну дома, просто вырастающие из скал и налезающие один на другой. Так это не от хорошей жизни – места в княжестве маловато. Ну дворцы, от старинных, которым, наверное, столько же лет, сколько династии Гримальди, до так себе, вполне привычных, век, так, девятнадцатый-двадцатый. Полно кафешек, где ведутся, судя по лицам, бесконечные умные беседы ни о чем. Пальмы. Мандариновые деревья. Цветы.

Красиво, спору нет, чистенько, ухожено, но уж чтобы заходиться от восторга – увольте. Европа как Европа. Конечно, если бы опять же я нигде больше не была, то… А так…

Макс, кстати, со мной был совершенно согласен.