– Ох ты, – восхитился Макс, – смотри-ка, никак в нас заговорили сословные предрассудки? Советую подумать, что бы было, если бы на моем месте оказался кто-нибудь из наследных хлыщей.

– Так ты не случайно? – сообразила я.

– Случайностей в этом мире не бывает, – отрапортовал опер. – А в нашем деле они особенно вредны. Минуты три простоять сможешь?

– Попробую, – неуверенно согласилась я. Макс исчез, а его место тут же занял какой-то напомаженный дедок, который стал мне петь французскую песню про мою сумасшедшую талию и невероятные глаза. Я внимательно слушала и даже улыбалась. Дедок вытащил из кармана визитку и предложил закончить вечер на его яхте. Я и на это кивнула, потому что ответить что-либо вразумительное не могла. Мне опять стало дурно и очень жарко. Трясущимися руками я открыла веер и, промахнувшись, залепила его ребром себе по щеке. Дедок тут же отпрыгнул, как ужаленный, и стал пятиться, приговаривая что-то вроде: простите, простите, я вас неправильно понял.

– Дашка, где это ты язык веера выучила? – возник рядом Максим.

– Какой язык? – едва вымолвила я.

– Да тот жест, что ты сейчас сделала, веером по щеке, означает: «Поди прочь, ты мне противен!»

Вот уж никогда бы не подумала, что можно разговаривать еще и на таком языке! Аристократы несчастные.

– Ну-ка, – Макс вытянул из моих пальцев визитку. – Ничего себе! Знаешь, кого ты отшила? Брата норвежского короля!

– Место нашел? – если что сейчас меня и интересовало, то не короли и лорды, а элементарная коморка, где можно было бы снять пыточное приспособление. В довершение всего прочего, у меня дико разболелась грудь, эффектно приподнятая тем самым корсетом.

– Пошли, – обнял меня за талию наперсник. Мы миновали какие-то переходы. Поплутали меж колоннами, несколько раз прошли через какие-то зальчики, полные народу, пока, наконец, не оказались в узком коридорчике с несколькими дверями.

– Входи, – приоткрыл Макс одну из них. – Туалет для прислуги.

– Что? – возмутилась я, но тут же заткнулась, потому что любое движение любой мышцы моего несчастного тела, даже языка, вызывало непереносимую боль.

Туалет был беленьким, чистеньким и маленьким. Макс помог мне стянуть платье и принялся расшнуровывать корсет. Я в этот момент склонилась над раковиной и, пустив холодную воду, подставила под нее ладони, чтобы хоть немного освежиться.

Уже через секунду я поняла, что такое счастье, и, не совладав с эмоциями, опустилась прямо на кафельный пол, раскидав в стороны ноги и прислонившись голой спиной к холодной стене. Рядом роскошной кучкой лежало мое бальное платье…

– Так, а куда мы теперь это денем? – спаситель сосредоточенно вертел в руках корсет, пытаясь то свернуть его, то сложить, то скомкать. Ничего не выходило. Косточки, из которых состояло это орудие красоты, пружинили и тут же выпрямлялись.

– Слушай, а если я его на себя пристрою, – сообразил находчивый джеймсбонд, – под рубашку? Шнуровки, чтобы закрепить, хватит, а под сюртуком никто и не догадается. Нам же его вернуть надо!

– Давай, – махнула рукой я.

Макс скинул пиджак, снял рубашку, спустил брюки и стал пристраивать корсет на себя. Я, переместившись прямо по полу к его голым коленям, поддерживала косточки где-то в районе пупка, чтобы не съехали.

Конечно, никто из нас не позаботился повернуть в двери защелку замка…

Вдруг потянуло сквозняком, и тут же раздался истошный визг. Даже не визг – верещание. В проеме распахнутой двери раскорячилась какая-то старая тетка в сверкающем розовым жемчугом платье и крошечной диадеме на седых волосенках.