После таких неприятных обещаний Дросинский ушел, лаже не сказав «зай гезунд». Кому такие предсказания понравятся, я вас спрашиваю? Думаю, не понравятся никому. Я побежал утром в полицию, добился войти в кабинет Сычева. Тот изображает, что первый раз меня видит. Я объяснил про все безобразия, про плащ и ребра Кугельского. Сычев затопал ногами и заорал, как городовой на нищего: «Не может быть! В полиции служат исключительно честные люди, и вам, господин Бродский, все приснилось с пьяных глаз».

Что мне надо было делать? Надо было сказать «зай гезунд» и скорее бежать из этого разбойничьего вертепа. На свою погибель я этого не сделал, словно думал, что дождусь здесь чего хорошего. Но хорошее для бедного еврея бывает только на кладбище под могильной плитой. Я говорю это потому, что подполковник Сычев о чем-то задумался, посмотрел на меня хитрым глазом и сказал: «Хорошо, я вызову в этот кабинет Дросинского, буду его расспрашивать и тебе все скажу сегодня ближе к вечеру. Пусть твоя Сарра готовит фаршированную фиш».

Вроде папироски

Я побежал домой с той радостью, какую испытывает биржевик, заработавший миллион на бумагах и валюте. Я радовался, а мне надо было плакать. Я сказал Сарре:

— Этому Сычеву нужно сделать удовольствие, тогда нас никто не посмеет обидеть.

Когда я сказал эти слова, я думал одно, а Сарра все поняла так, как может понять только женщина, то есть вверх ногами.

Вечером Сарра застелила стол бархатной скатертью, которую она принесла в приданое, поставила угощение и надела почти новое шелковое платье с вырезом вот тут — на груди. Сычев пришел, выпивал, ласково, как влюбленный жених в чужую невесту, глядел на Сарру и пел: «Жид селедку запрягал в ситцевые дрожки и по улице скакал вроде папироски».

Стыдно сказать, Сарра улыбалась Сычеву, поправляла рукой грудь и подпевала эти безобразные песни.

Сычев ушел, не объяснив дела. Я стал ругать Сарру: «Вырази свою мысль, что ты начальнику сыска строила глазки и крутила широкими бедрами, будто ты не жена Бродского, а девица из заведения мадам Гофштейн? Ты жаждешь, чтобы я поседел от позора?»

Сарра мне возражала: «Сердце мое, Иосиф, не бросай черную тень на мою светлую репутацию. Ведь ты сам сказал, что мы должны Сычеву доставить удовольствие? Пусть его глаза восхищаются моими бедрами, но владеешь ими только ты один».

Я ничего не ответил, лишь сказал, что скоро пора спать.

Нежданный сюрприз

На другой день я, как всегда, в семь утра ушел в лавки — без хозяйского взгляда приказчики упрут все, даже засов, на который двери закрывают. Я должен был прийти обедать в первом часу, но по делам — надо было взять накладные — зашел в десять. Я открыл дверь и очень изумился, услыхав посторонний мужской голос и веселый смех моей Сарры. Я прошел в гостиную и увидал неописуемую картину. Моя Сарра лежала на нашей кровати и весело хохотала, а подполковник Сычев щекотал лицо Сарры усами и стягивал с нее исподнее, которое в прошлом году две пары по рублю с полтиной я привез из Киева.

Глаза мои блуждали, и я готов был прикончить этих падших людей.

Пока я молчал и думал, Сычев, полный развратного нахальства, отстегнул шашку, положил ее на козетку из красного дерева и цыкнул на меня: «Зачем врываешься в дом? Уйди, пока я тебя не арестовал. Придешь через час».

Я возмутился и не стал разговаривать с этим типом. Я посмотрел на Сарру: «Зачем ты допускаешь такое?»

Сарра вздохнула, завела глаза к потолку и ничего не отвечала. Тогда я решил проучить жену. Я хлопнул дверями, пошел в трактир Бени Брайнина и не приходил домой до вечера.