Николя не хотел появляться на страницах своей книги. В этом он был уверен с самого начала. Чтобы рассказать эту историю, он должен был дистанцироваться от нее. И все-таки все, что он откровенно выдумывал, коренилось глубоко в нем самом. И эти корни питались его эмоциями, его страданием, это он задавал вопросы и пытался на них ответить. Это были его искания.

У него не было ответов на все вопросы, да и возможности на них ответить не представлялось. Исследуя их в романе, он в какой-то мере защищался от той истины, которая могла открыться, какова бы она ни была.

Марго нашла конверт под отстающей половицей в старом доме Дзеккерио возле маленькой площади. Это письмо брата сестре пролежало там много лет. Прощальное письмо, где речь шла о настолько немыслимых вещах, что у Марго подкосились ноги. Она схватилась за сердце и заплакала. За много лет до этого письмо прочел ее отец. Как оно к нему попало? При каких обстоятельствах? Она не знала, но, как и он тогда, с болью поняла, что ее отец был рожден от запретной связи брата и сестры. Лавина была ни при чем. Отец покончил с собой.

– Как ты мог даже предположить такую гнусность? – кричала Эльвира Дюамель спустя два года, в две тысячи восьмом, когда «Конверт» вышел из печати. – Николя, ты что, с ума сошел? У тебя же нет ни единого доказательства! Единственное, что меня радует, так это то, что ты назвался Николя Кольтом, а не Николя Дюамелем. Слава богу, мой бедный отец умер год назад и не прочтет этот пасквиль.

Мать была слишком потрясена, чтобы говорить с ним о книге. Она только порывисто сжала его руки. Потом она написала ему записку, которую он сохранил.

Нико,

уже неделю, как я прочла твою книгу, но все это время дожидалась, пока перестанут литься слезы. Теперь я могу тебе написать. Я тебя понимаю. Ты отважно, на свой манер, попытался заполнить все пробелы. Никто не мог дать ответа, но ты мужественно взломал все замки. Ты заглянул истине в лицо. Ты сделал то, что никто из нас сделать не осмелился. Я горжусь тем, что ты написал. И я всем сердцем надеюсь, что Теодор обрел покой, где бы он сейчас ни был.

Браво, сынок.

Елизавета Сапунова тоже прислала открытку, и ее он тоже сохранил.

Дорогой Николай,

я получила большое удовольствие, прочитав «Конверт».

Вам, наверное, будет приятно узнать, что русский перевод вашего романа, который я купила в Доме книги на Невском проспекте, почти так же хорош, как тот, что могла бы сделать я.

Меня глубоко взволновала история Марго Дансор и ее семейной тайны. Вы написали сильную книгу, которую, я в этом уверена, ожидает большой успех. Я надеюсь, что когда-нибудь вы вернетесь в родные места, в Россию, и прежде всего в Санкт-Петербург. В конце концов, вы ведь наполовину русский. Если в будущем Вам снова понадобится в той или иной форме исследовать судьбу ваших предков, я буду счастлива служить вам гидом.

И может быть, в следующий раз вы удостоите меня чести перевести вашу книгу?

Тысяча приветов от Фонтанки.

– Мы рады, что вы останетесь с нами еще на какое-то время, – провозгласил управляющий отелем. – Синьор Кольт, позвольте вам представить новобрачных.

Корделия и Джорджо, влюбленные лет двадцати пяти, походили на сиамских близнецов – настолько тесно они прижимались друг к другу бедрами. На ней было атласное платье цвета слоновой кости, в белокурые волосы вплетен жемчуг. На нем безупречно сидел белый костюм. Молодожены его явно не узнали. «Наверное, они уже крепко выпили», – с досадой подумал Николя, когда Корделия с пренебрежением оглядела его джинсы. Вот так всегда: люди в его присутствии либо замирают от восторга, и ему делается неловко от их угодливости, либо они понятия не имеют, кто он такой, и холодно обходят его стороной.