Император соглашается, но с тем лишь условием, чтоб Учёный провёл грядущую неделю в застенке, а по прошествии роковой ночи отправился либо на казнь, либо на почётное место в зале мудрецов - по обстоятельствам.

    Неделя уходит на подготовку и рассылку гонцов с инструкциями в дальние провинции.

    Настаёт та самая ночь, и все в столице спят - а что ещё делать, раз нельзя жечь огней и выходить наружу? Не спит только Учёный. На него нахлынули воспоминания о первой любви; он приник к решётке своей тюрьмы, и сквозь дым горящих у реки костров смотрит, смотрит, всем существом своим смотрит на Луну…

    Жёлтый: богатство

    Лето в выцветшей толстовке сидит на лавочке, курит бамбук. Подходит взъерошенная Осень, садится на краешек:

    -  Ну, ты там не обижайся, если что… Мастер говорит - желтить надо. И в календаре написано, опять же..

    -  Да что ты, Ося, разве ж я против? - отвечает Лето и глубоко затягивается, - Мастер говорит желтить - значит так и делай, какие счёты..

    -  Эта, я побегу тогда, а? - Осень порывисто встаёт.

    -  Погоди, Ось! Ты за грибами пойдёшь в выходные?

    -  Это можно, дядь Лёнь… - улыбается Осень, - если дождя не будет, - и хитро подмигивает.

    Алексей Толкачев

    Тот, кто сидит в пруду

    Тот, кто сидел в пруду, лояльно относился к советской власти. Да что там - лояльно, как к родной, относился! Принимал безоговорочно. А брата своего, кулака Мефодия, крепко недолюбливал.

    Куркуль, понимаешь. Себе отдохнуть не дает и никому вокруг! Все там у него пашут чего-то, пашут, а чего пашут-то? Зачем? Всех денег все равно не заработать. Всех баб не отыметь… А жадным - разве хорошо быть? Совсем не хорошо. Не по-людски, не по-божески.

    А придут к нему хорошие люди, комиссары - скотину для колхоза взять, или чтоб хлеб сдал для пропитания голодающего элемента - так он их, ирод, взашей гонит! Те к нему сначала по-хорошему, с разъяснениями, с агитацией, а он, подлец, и слушать ничего не хочет. Да еще и потешается, черт жадный! Другой раз силой взять хотели, так он, гнида, обрез в окно высунул. "Уложу, - кричит, - кто первый подойдет!" Ну чисто анафема, а не брат!

    Хорошие люди в тот раз приходили - морячки. С Черноморского. Бескозырки черные с красивыми ленточками. На ленточке надпись: «Стремительный». Одна такая сохранилась у Григория.

    Того, кто сидел в пруду, Григорием звали. Был Григорий парнем веселым, а работать не любил. До советской власти болтался он без дела, без занятия. От брата своего старшего, Мефодия, в пятнадцать лет ушел. Замучил - мочи нет! "Работай, работай!" Сколько ж работать можно?! И так уж у Мефодия дом - полная чаша. Чего еще человеку надо? Богатства? Так в могилу с собой богатство не унесешь. А и унесешь, так не много там от него пользы. Не очень-то развернешься, в могиле-то. Григорий знал немного про это, были у него кое-какие знакомые…

    Болтался, значит, парень без дела. Водку пил, если угощал кто, или когда монета случайная заводилась. А поскольку угощали редко, а монета случалась и того реже, то, выходит, и не пил почти.

    А пришла советская власть - и Григорию раздолье! По-справедливому новая власть рассудила, по-людски, по-божески: кто, мол, бедный - тот и прав. С тем, стало быть, не по-честному обошлись. А по-честному будет так - все на всех поровну поделить. Зауважал Гриша новую власть, полюбил.