Появился немец-доктор.

— Это пошто ти так критчишь! Фуй, Пьетруша! Сейчас я тебе язык отрежу!

— Ты лечи меня, кубышка немецкая!

— Как ше я тьебя, хаспадин Пьетрушка, пуду летчить? Ты сильно критчишь. Думать мешаешь! Мне надо сильно думать, прежде чем лечить тебя!

— Ну тогда вали домой! Там и думай!

Петрушка вскочил, поднятой со стола плеткой стал стегать заднюю половину лошади. Лошадь крикнула: «Ой, больно!» — и провалилась в прорезь стола.

А вместо лошади из-за занавесок с двух разных концов выскочили Арап и Квартальный. Арап, увидев Квартального, спрятался за камнем. Квартальный же пошел прямо на Петрушку.

— Ты пошто здесь безобразишь? Пошто на лошадей чужих вылазишь? Пошто над немцем-дохтуром измываешься? К его дочери примеряешься!

— Ты гляди, кого принесло!

Петрушка подбоченился:

— Прямо не наш Квартальный, а какой-то дурень «фатальный»! Вот я сейчас тебя плеткой!

— А я тебя саблюкой!

Но лишь попытался Квартальный огреть саблей Петрушку, как тот сабельку из рук надзирателя выхватил, ватную грудь его насквозь проткнул. И упал квартальный, и лопнула под ним ягода клюква, и потекла кровь…

Такое дело публике не понравилось. Послышались крики. Петрушка тут же Квартального в яму запихнул, а публике сказал:

— Счас я спать лягу. Потом жениться буду. А квартального эфтого мне вовсе не жалко, потому как не человек он был, а одна глупая палка!

Петрушка тут же улегся на землю и захрапел. В это время Арап выскочил из-за камня, стал манить кого-то рукой.

И явился из-за занавесок черт! Причем ехал черт на черной собаке.

— Но, Мухтарка, но! — понукал он собаку. — Пока спит Петрушка, мы его быстро в пекло спровадим!

Черт подъехал к Петрушке, схватил его за соломенный чуб и, подхлестывая Мухтарку, поскакал со сцены вон. Но Петрушка проснулся, заголосил:

— Ой, горюшко, ой, лихо! Несет меня черт в пекло! Не буду, не буду я больше квартальных бить!

— Счас ты у меня на сковородке попрыгаешь! А потом я всех вас в пекло спроважу!

Черт подскакал к краю стола, Мухтарка его на зрителей зарычала, изо рта у нее вылетели дым с огнем.

Ну, живо собирайтесь!

Публика отшатнулась. Кое-кто нервно засмеялся: «Да шутки это, не бойсь, не утащит!» Но Стравинский и Курнаков уже вскочили, кинулись в сени. А вслед им кто-то голосом Шиша продолжал орать:

— Заберу, заберу! Всех, всех — в пекло!

А другой кто-то голоском Петрушки сладко ныл:

— Я и в пекле женюсь! И в пекле! Смотрите, глядите! Начинается часть вторая! Секретная! Женитьба в аду! Глядите! Теперь мы комедь не средь кукол — средь вас спущать будем! Ну, кто хочет Петрушкой стать?

Опять сипло взвизгнула скрипка, зарокотал барабан, зачастила гармошка. Такой дикой и страшной музыки никогда барчук Стравинский не слыхал. А уж он-то музыки наслушался вдосталь! Послушать разве еще? Нет! Нет! Музыку эту он сам потом придумает! А вот секретная женитьба в аду — ему и даром не нужна. И хоть он смел и, говорят, умен, и ни в какие предрассудки не верит — ему страшно. Уволокут! Скорей на улицу!

Улица. Песни. Голоса. Чистенький Ораниенбаум. Масленая неделя. Ночь…