После этого случая в жизни композитора Березовского все пошло как-то наперекосяк. Работы стоящей у него в Петербурге не оказалось. Жена его — «танцевальная девица» — куда-то исчезла. Денег было мало, почета никакого. Граф Орлов забыл бедного Березовского, который столь успешно справился с ролью шпиона. И тогда композитора стали посещать иные мысли — о вечности, о Боге. В один из таких задумчивых и одиноких вечеров сочинил он свой духовный концерт «Не отвержи мя, Боже, во время старости». И когда он писал концерт, то, наверное, вспоминал шелест волн, обтекающих корпус фрегата, и прекрасную, взбалмошную княжну, запертую в каюте… Потому-то, наверное, когда этот знаменитый концерт поет наш хор, мы слышим плеск волн, сладкую печаль итальянских побережий и суровый гомон русских лесов.

В Италию «сеньор Массимо» так больше и не вернулся. Хоть и тосковал по ней. В России — не прижился. Что с ним стало — неизвестно. Одни говорили, что извела композитора тоска, не оставлявшая его ни на минуту. А другие — что извел его часто пролетавший в те годы над Петербургом черненький, с итальянской скрипкой под мышкой, кривой и насмешливый бес.

Ну а годовая лесенка жизни Березовского — вот она.

«Ах ты сукин сын, комаринский мужик!». Михаил Иванович Глинка

На земле перед барским домом сидел мужичонка в лаптях и серой летней свитке. Он пел, и голос его оказался на удивление высоким и чистым.

Первыми на песню откликнулись канарейки. В просторной зале со столом и роялем их было штук пятнадцать. Сидевший за столом барин поднял голову и улыбнулся. Был он в халате и красной турецкой шапочке — с кисточкой феске. Он отложил перо и, растворив окно, стал вслушиваться в песню.

Вдруг дверь в залу распахнулась и вошла важная старая барыня.

— Мишель, надобно Василя выпороть! Намедни он плясал неприлично. А теперь поет ни свет ни заря. Думаю, пьян, каналья!

— Слушаю, маменька. Однако ж позволю себе заметить…

— Ах, что и замечать, мон шер!.. Непременно его выпороть нужно!

Старая барыня ушла. А композитор Глинка (а это был он), вместо того, чтобы звать слуг, поманил Василя пальцем. А когда Василий подошел, сказал ему что-то шепотом.

— Будет сполнено, ваша милость! — радостно крикнул дворовой и вмиг куда-то пропал.

Не успел Михайло Иванович дописать нотную строчку, как в саду снова послышался шум и визг. Михайло Иванович снова подошел к окну.

За визгом раздался свист. И вместо Василия выскочила в сад громадная рябая свинья. Барин от неожиданности даже отпрыгнул в сторону. Но тут же вслед за свиньей выскочил в сад и сам Василий.

— Куда, куда, Хаврютка! — закричал Василий. А затем с гиком и свистом прошелся по аллее вприсядку и запел.

Он пел так озорно, что начал подтанцовывать и Михайло Иванович.

Тем временем дворовой мужичонка разошелся вовсю. Он выделывал такие коленца, какие не снились и записным танцорам! Внезапно Василий ухватил свинью за морду, потом поднял за передние ноги и завертел ее в пляске.

— Ах ты, сукин сын, камаринский мужик! — припевал и подтанцовывал уже и сам барин.

— Точно так! Мы из волости кама-ка-ма-камаринской! — выкрикивал на мотив песни Василий.