— Готовы?

— Были готовы уже девять часов назад.

— Красный «пежо», иорданские номера.

— Где?

Пауза. Дима представил себе этого человека сидящим в Москве за письменным столом, заваленным документами и факсами, все с грифом: «Срочно. Совершенно секретно».

— В четырех кварталах от отеля Халаджи, «Маджестик Палас», парковка около руин.

— Теперь-то мы сразу его найдем. Да здесь половина города — руины.

— Вся делегация иранских ядерщиков остановилась в «Маджестик», там полно охраны. Но выходить за территорию отеля им запрещено. По нашим сведениям, Халаджи только и ждет, как бы смыться. Проблем не будет.

— Вы всегда так говорите, и у нас всегда проблемы.

Палев вздохнул:

— Я тебя уверяю, все нормально. Халаджи думает, что за ним придут американцы, так что сопротивление исключено. Просто залезайте в машину и уезжайте. Скажи ему, что самолет ждет его по другую сторону границы, покажи документы, как мы договаривались. Когда будете в машине, даже если он поймет, кто вы такие, уже будет поздно. Просто держи шприц наготове.

В ГРУ наркотики — универсальное решение любой проблемы.

— А если он будет сопротивляться?

— Убей его. Лучше мертвый иранский ядерщик-гений, чем ядерщик-гений в лапах у американцев.

Палев повесил трубку.

Дима взглянул на Соломона:

— Пора.

Соломон сидел на кровати, поджав ноги; перед ним были разложены детали разобранного кольта сорок пятого калибра американского производства. Он никак не отреагировал, лишь с привычной мрачностью взглянул на Диму. Он был очень молод — всего двадцать лет, — но от него исходила такая уверенность, что он легко мог подчинить своей воле человека в два раза старше себя. Когда-то Дима был его учителем, но теперь Соломон в этом не нуждался. Рядом с ним Дима чувствовал себя старым и неловким — нехорошее состояние перед операцией. Несколько секунд они молчали, слушая, как вентилятор, висевший на потолке, гоняет горячий воздух. Около окна жужжала муха, тщетно пытавшаяся избежать медленной смерти на липкой ленте. Снаружи шумели машины, раздраженные бейрутские водители, застрявшие в бесконечной пробке, беспрестанно сигналили. На лице Соломона появилась холодная улыбка.

— Знаешь, чего я жду с нетерпением? Того момента, когда Халаджи поймет, что отправляется не на свободную землю. Хочу увидеть выражение его лица.

Уже не в первый раз Дима задумался о своем протеже. Особенно его тревожило то, что Соломону доставляли удовольствие чужие страдания. Еще Дима удивлялся, каким образом сейчас, перед своей первой операцией, Соломон ухитряется оставаться абсолютно спокойным. Дима поднялся, прошел в ванную, глотнул водки из фляги, спрятанной в несессере. Совсем маленький глоточек — только чтобы продержаться еще несколько часов. Затем вернулся в комнату, взял свой кольт и сунул его в кобуру.

Соломон нахмурился:

— Ты его вычистил?

— Да, с ним все нормально.

Соломон в тысячный раз заглянул в дуло своего пистолета.

— Здесь столько пыли. И потом, известно, что эти кольты — такая дрянь.

«Все-то ты знаешь», — подумал Дима. Волноваться следовало, скорее, из-за боеприпасов. Самопальные патроны со слабым зарядом.