|
В одной комнате стояла его армейская кровать, в другой находился его кабинет. В хорошую погоду он предпочитал работать под старой акацией в своем небольшом саду. Вокруг мирно бродили козы, бегали свиньи, китайские женщины и дети занимались своими домашними делами. Именно под указанной акацией и принимал Ноги корреспондентов крупнейших мировых агентств и печатных изданий. Американцы, указывая на его короткую полуседую бороду, сравнивали его с генералом Улиссом Грантом, главнокомандующим северян в гражданской войне. На нем всегда был короткий черный китель, белые кожаные бриджи и высокие сапоги. Ни при каких обстоятельствах он не менял этой своей униформы. «Чтобы руки стали теплыми», он ставил на стол бутылку шампанского.
Приметным развлечением было приглашение цирковых труп, но Ноги боялся отдать «глотателям мечей» свою боевую саблю, хотя отдавал часы и всю наличную монету. Его не смущала постоянная канонада, и он традиционно выражал сочувствие «генералу Стесселю, переживающему тяжелое время в крепости вместе со своими отважными солдатами». Подобная встреча с представителями прессы чаще всего завершалась осмотром позиций с японской стороны — с журналиста брали клятву о неразглашении тайны. Стоя на относительно невысоком холме, генерал и журналист осматривали сцены предшествующего боя, останки предшествующих боев, тела солдат в неимоверных позах, брошенное или сломанное оружие. Запах стоял неимоверный. Журналистам разрешали посещать места совсем недавних боев, они могли пройти в окопы, где совсем недавно располагались русские солдаты. Японцы явно усилили свои наступательные возможности. Теперь к русским были обращены жерла 400 японских орудий, включая шестидюймовые пушки, снятые с линкора «Хатсусе». Орудия Круппа, захваченные у русских в Наншане, тоже стояли здесь. К началу октября Ноги получил шесть больших одиннадцатидюймовых осадных орудий. Их поместили на Намако Яма (откуда был виден практически весь город и гавань) и на высоту 174, взятую в августе. Снаряды этих огромных японских пушек весили почти 250 килограммов. Одно из первых попаданий пришлось на мукомольный завод, что привело к страшному пожару. Пострадал дом генерала Стесселя, благо уже готов был подземный бункер, куда он скрылся со своим штабом. Горожане начали строить бомбоубежища, они обустраивали подвалы. Журналист Ножин вспоминает «условия осажденной крепости — утомление, постоянная неясность, отсутствие уверенности, и постоянное, неискоренимое чувство опасности начали сказываться на защитниках. У молодых людей отказывали нервы, и началась серия самоубийств». Крупные российские корабли старались уйти в самую отдаленную от японцев точку, в то время как менее крупные суда отправлялись днем в открытое море. Девять попаданий пришлось на эскадренный броненосец «Пересвет» только в один день; большие травмы были нанесены судну-госпиталю «Монголия», которое возвратилось после битвы в Желтом море. На эскадренном броненосце «Полтава» начался пожар. И все же Порт-Артур держался к вящему недоумению тех в Японии, кто приготовился к триумфальным торжествам уже в июле. В магазинах продавали праздничные бумажные фонари, в школах готовились отметить триумф. Но время шло, и возбужденное ожидание ослабевало, превращаясь в свою противоположность. Императору пришлось издать специальный эдикт, в котором содержалась просьба к населению сохранять терпение и работать упорнее ради победы, а не тратить эмоциональную энергию попусту. Это не успокоило патриотически настроенных газетчиков, которые требовали скорейшего взятия русской крепости, подчеркивая необходимость посылки дополнительных войск. Им было обещано генеральное наступление в ближайшем будущем с тем, чтобы триумф в Порт-Артуре явил собой подарок к дню рождения императора — 3 ноября. За стенами Порт-Артура японцы строили синтоистские храмы, используя военные тенты и яркие покрывала. |
