Что мог царь? Он приказал Куропаткину сдать командование убеленному сединой Линевичу и выехать в Иркутск. Но Куропаткин поступил, как до него поступал каждый русский генерал. Из Харбина он завалил царский двор прошениями о возможности остаться в действующей армии в любом качестве. «Я, возможно, не очень хороший генерал, но я не хуже моих корпусных командиров». Император Николай не терпел грубости. Он позволил Куропаткину возглавить Первую маньчжурскую армию (фактически Кропоткин и Линевич обменялись армиями). Постаревший Куропаткин возвратился в Хсипинкай, где отмерзающие от лютости боев войска устроили ему теплый прием.

А японцы сделали победу под Мукденом «Днем Армии». Самая авторитетная газета того времени — лондонская «Таймс» — обобщила Мукден так: «Венчающая войну битва при Мукдене была выиграна, прежде всего, потому, что государственные деятели Японии имели душевный настрой и внутреннюю силу объявить войну в ими избранный час; битва была выиграна потому, что Япония была единой в стремлении достичь национальных целей и готова была на жертвы ради достижения своих целей; потому что моральные силы нации удвоились и укрепили материальные основания; потому что все было приготовлено, взвешено, изучено, известно; потому что недостатки и слабые стороны противника, которых было много, оказались обнаруженными и использованными; потому что генеральный штаб, основывающийся на лучших традициях, был способен направлять все силы к общей цели; потому что каждый солдат и матрос знал и понимал свою роль в происходящем и исполнял ее со всем тщанием ради своей страны безотносительно к своей малозначащей судьбе; и последнее по счету, но не по значению — потому что наступательные действия в войне на море были началом, центральной частью и финалом национальной стратегии».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ:

ЦУСИМА

Я видел сегодня самый поразительный спектакль, который дано наблюдать смертному — Азия на марше, Европа отступает. На стенах из тумана значится, что пришел век Азии.

Канун

Японский премьер-министр Кацура, сознательно нагнетая страсти, заявил, что «Балтийский флот не встретил торпедных катеров Японии в Северном море, но есть полное вероятие того, что он встретит их в Индийском океане». Русские агенты тоже настойчиво отмечали южные маршруты японских кораблей. Но Рожественский не знал, что все японские линейные корабли были в доках и не могли в данный момент представить собой угрозу. Адмирал просит Петербург в каблограммах не упоминать станций его следования на северо-восток от Мыса Доброй Надежда. Он шел к проливу Зунд. Его утешило радостное сообщение: родился сын и его назвали Николаем. Ведь Святой Николай — покровитель России.

По прибытии во французскую колонию Сент-Мари (недалеко от Мадагаскара, использовавшуюся в качестве каторги), Рожественский услышал от адмирала Фелькерзама, что его корабли не смогут продолжать путь, минимум, еще две недели. Рожественский впал в ставшее для него привычным состояние возбужденной ярости. «Если Ваши корабли — такое старье, то пусть идут к черту. Нам не нужна всяческая дребедень».

На острове отбывали наказание политические заключенные, остров был грязным, жарким, мокрым. Французы отказывались проявлять традиционную галантность — они здесь попросту выживали, и им было мало дела до дальневосточных забот страны — стратегической союзницы. Лишь очень немногим из русских экипажей разрешили выйти на берег. Только две баржи стояли гружеными углем. Вставал вопрос о реальности остановиться посредине Индийского океана. Едва отплыли от Сент-Мари, как из гавани вдогонку флоту вышел пакетбот с горьким для русского сердца известием: портартурская эскадра разгромлена, полагаться в противостоянии Того можно только на себя.

Из Либавы вышла дополнительная русская эскадра.