Поздно вечером 7 марта 1905 г. Ойяма узнал о начале русского отступления. В полночь он послал новые оперативные распоряжения своим армиям, говорящие о том, что японская сторона намерена наступать и рассчитывает на удачу. «Я намерен преследовать противника всеми имеющимися силами и превратить его отступление в бегство». Кто кого? Японская Первая армия выступила рано утром 8 марта, чтобы только узнать, что русские уже отошли. Теперь задачей Куроки было перерезать железнодорожную линию Мукден-Фашунь к вечеру 8 марта. Ойяма достаточно отчетливо понимал, что наступление по всему фронту может натолкнуться в некоторых местах на хорошо укрепленные русские позиции, но теперь он готов был рискнуть, и приказал своим генералам наступать, даже если грозят потерей половины кадрового состава. Японцы начинают стремиться к Хуну.

Вместо битвы началась гонка с преследованием. Генерал Куроки не сумел выдержать ожидаемый темп, и его Первая армия не сумела пересечь Хун 8-го марта. Но и русские войска не сумели воспользоваться естественным препятствием и остановить бешеных японцев, в результате чего гвардейские японские части форсировали реку без малейших препятствий со стороны отступающих. Это спасало боевой состав русских частей, но увеличивало угрозу японского окружения в Мукдене. В городе разбивали винные склады, не очень красивая картинка войны. При этом дул страшный ветер, усугубляя общий душевный неуют. Для защитников Мукдена видимость — вследствие поднятой пыли — уменьшилась до нескольких метров. Общим было ощущение измождения и фактической безысходности.

В четырем часам дня ветер несколько стих, и окружающая картина прояснилась, несмотря на дым от сжигаемых русских складов. Видна стала и паника на железнодорожном вокзале Мукдена. Поезда один за другим уходили, нагруженные ранеными, на север. На этом этапе японцы эффективно использовали своего агента, служившего переводчиком при штабе русской Четвертой армии — китайца по имени Ян Чентун, который, по приказу японцев, сообщил, что японские Вторая и Третья армии угрожают русскому флангу и тылу. Если русские не отойдут, то тропа отступления будет перекрыта.

Трудно сказать, был ли это был главный аргумент, но Куропаткин, уже заворожено следящий прежде всего за маневрами Третьей армии генерала Ноги, упустил фактор угрозы, который представляла для него японская гвардия. В любом случае он уже отдал (увы, привычно) приказ о генеральном отходе к Телину. Без четверти семь вечера он инструктировал генерала Сахарова организовать отход в глубине ночи. Сахаров получил приказ Куропаткина и сообщение о прорыве японской гвардией русских позиций практически одновременно. В начале девятого вечера уже были отданы приказы отступать с максимальной скоростью.

Слыша гром японских гаубиц, Маккалох пишет: «Мы слышали погребальную музыку. Колокола возвещали потерю Мукдена и утрату Россией своей империи в Маньчжурии… Возможно, они возвещали о смерти самой русской армии». Все частные поезда (в том числе и поезд самого Куропаткина) были мобилизованы для того, чтобы вывести основную технику еще до прибытия японцев. В 11 часов вечера первая группа из восьми поездов (по 50 вагонов в каждом) ушла на север с артиллерийскими орудиями и боеприпасами.