— Вот, рассматриваю дело, в которое затесалось твое имя. Расскажешь, как оно затесалось? Для того велел тебя вызвать.

Он замолчал.

Степаненко хотел спросить, в чем состоит дело, но его сдержало чувство странной невозможности так же просто сказать заместителю «ты», как говорил он. Обратиться же к нему на «вы» значило бы поставить себя вне обычая доверия, от которого он сам не счел нужным отказываться. В председательском «ты» был заключен именно обычай. Это казалось Максиму несомненным, иначе «ты» было бы не товарищеским, грубым, а Степаненко был прямо назван товарищем.

— Мы десять лет проводили операцию по за-пудриванию американцам мозгов. И вот, когда они клюнули, клюнули основательно, появляется российский Джеймс Бонд из управления борьбы с сектами, вмешивается в тончайший, годами тянущийся процесс и едва не губит все дело.

Степаненко навострил уши.

— Твой друг Алеша жив, здоров, кушает калифорнийские цитрусы и по утрам купается в личном бассейне… Не знаю, с дельфинами или с молодыми американскими девками…

У Максима пересохло горло.

— Он что, в Америке?

— Что-то ты вдруг осип, как молодой петушок?! — пробасил заместитель директора ФСБ. — Колешку мы ввели в дело на последней стадии. Ты, собственно, помог нам в этом. И арсеньевские бандюги тоже. Теперь проекту «Эльбрус-3» суж-дена долгая жизнь в Силиконовой долине на деньги американских налогоплательщиков.

Степаненко прокашлялся, гмыкнул, очищая голос, но спросить ему было не о чем. Он чувствовал себя последним идиотом.

Генерал снисходительно улыбнулся.

— Мы уже получили кое-какие данные. И в случае удачного развития событий, прежде чем технология изготовления суперпроцессора ляжет на стол какому-нибудь ихнему Билу Гейтсу или директору ЦРУ, она окажется вот здесь, — генерал похлопал по столу. — Теперь-то ты понял, что зря полез в бутылку?!

Вместо ответа послышался тяжелый вздох.

— Ты не расстраивайся, Максим, — сказал генерал. — Я по-человечески понимаю тебя. За друга старался… Молодец. Хотел бы я, чтобы у меня был такой друг, настоящий брат. Не зря, видимо, одна из твоих агентурных кличек Русский брат. Приятное совпадение. Поздравляю… По глазам вижу, — вдруг сказал генерал. — Что ты ни черта не понимаешь, да?

Степаненко сдержанно кивнул.

— Ну что тут понимать?! Подстроено все, я имею в виду убийство Колешки. Наши антропологи подобрали подходящий труп. Жену убедили засвидетельствовать смерть мужа. Что еще?

— А Шмаков? А папки?! — едва не вскричал от нетерпения Степаненко.

— Шмакова мы убрали. Он уже на Дальнем Востоке… Папки? Мы думали: заполучив одну в собственные руки, ты успокоишься. Ан нет… К сожалению, Сохадзе ушел. Прозевали. Ему за жену Шмакова пришлось бы ответить. Так он в Чечню подался… Ты вот убийц искал, перепугал их всех в Арсеньевске. Я имею в виду Ро-гожцева… А ларчик просто открывался… Понимаешь…

Генерал некоторое время молчал.

— Ну а тюрьма твоя? — вздохнул он. — Это уже ты по собственному почину. Извинений не будет. Ни извинений, ни медалей за геройство. Минус на плюс дает ноль! Ты ведь кого-то там подстрелил? Ну все, иди, служи дальше.

Степаненко поднялся. Генерал тоже.

— Дальше, — сказал он. — Уйми Евстигнеева. Нет, нет, пусть статью об Арсеньевске напечатает, мы тут не против. И об Арсеньевске, и о Рогожцеве. Пусть. От этого ни вреда, ни толку не будет. Но никакого последующего рыпанья. Рогожцев пока нам нужен…

Степаненко почувствовал: во рту набежала слюна, но горло было сухим, как пустая перечница.