Подоплека аферы открылась Илье почти сразу, Гришка мог бы и не упоминать, как бы мимоходом, о детских обидах. Теперь мордой в дерьмо макнули Илью. Квартиру пришлось сменить. А потом, отбросив предрассудки, пойти работать на стройку вместе с арабами. Единственным утешением оставалась бутылка «Кеглевича».

Речь шла уже не о процветании — только бы выжить, выкарабкаться. Камни великого города жгли подошвы. Гриша, не говоря уже о Нельсоне, до объяснений не снизошел. Они были формально правы — как по своим законам, так и юридически. От неизвестного фальшивомонетчика из киббуца решительно отмежевались. Мало ли кому понадобилось сплавить скверные фальшивки? Посоветовали Илье попросту их выбросить, а еще лучше — сжечь. Не дай бог, попадутся на глаза полиции.

Не искушая судьбу, Илья так и поступил. Работы было много, и работа была тяжелая. И нельзя сказать, чтобы хорошо оплачивалась. Свое решение подработать на панели Елена не скрывала. Этот вопрос вообще не обсуждался. С ее внешностью она и при солидной конкуренции профессионалок пользовалась популярностью. Наконец, настал день, когда Илья мог, в общем-то, бросить уродоваться на стройке. Возможность эту дал заработок жены. Понемногу стал забываться и подлый удар Фишбейна. Мебельный магазин остался за «передумавшим» его продавать прежним владельцем, а Гриша исчез из поля зрения.

До сфер, где вращался Нельсон, Заславским и вовсе было не дотянуться. Тем паче с малопочтенной профессией Елены. Налог с проституток мафиози взимать не отказывались, иногда и снисходительно пользовались их услугами, но в свой круг не допускали. Дурной тон.

Тем не менее, стройку Илья не бросал, обеспечивая некий приварок к основному доходу. Елена была в состоянии прокормить не только его. Поощряла и понравившихся клиентов. А главное, делилась с кем положено. Правильно поняла здешнюю жизнь.

Деньги от мелких сборщиков дани перетекали к Фишбейну, там аккуратно фиксировались и уходили к Нельсону. Судя по дружелюбным улыбкам рэкетиров всех уровней, работой Елены были весьма довольны. Вряд ли она придерживалась того же мнения. Жизнерадостности у молодой женщины поубавилось. К «Кеглевичу» все чаще прибегала и она, особенно если клиент попадался уж очень гнусный. Помогало. А когда дважды пришлось бесплатно обслужить Фишбейна, оба раза напивалась вдребезги. Тошнило не от спиртного — от отвращения. Потный слабый, с сырым земляным запахом…

Илья молчал и маялся. Не мог заставить себя не думать о смрадном коротышке.

И вдруг — поворот. Перестал злиться на мебельного торговца. Круглый, румяный жизнерадостный Бельфер, оставивший мечты о переселении, встречал Илью на пороге своей лавки, не выражая особого удовольствия. Но когда Заславский покупал-таки у него какие-то мелочи, снисходительно делал скидку. Илья не оскорблялся, напротив, почти навязываясь, звал в гости. В конце концов Бельфер явился. Угощение оказалось выше всяких похвал, прием — теплее не бывает. В ответ пожилой холостяк пригласил чету в ресторанчик.

С трудом завязавшееся знакомство парадоксальным образом перерастало в дружбу. Об известной неприятности старались не вспоминать, ее как бы не было. Не только ностальгия грызла обосновавшихся на земле обетованной, но и простая человеческая тоска по близкой душе

Остыл и к ненавистному поначалу Фишбейну. Понимал, что Гриша не в одиночку под него копал, хотя и немалую роль сыграли давние обиды. Хищникам, пусть и мелким, все равно не стать вегетарианцами.

Пришлось и поклониться Грише. И не раз. Сделать вид, что и впрямь поверил, что столкнулся со случайным проходимцем, не имеющим отношения к Фишбейну. В конце концов смирением добился приглашения к самому Нельсону. Точнее, благосклонного согласия дать аудиенцию.

Отправились в сумерках. Хорош был Иерусалим еврейской Субботой, в окнах у дороги уютно теплились огоньки свечей.