От того, что так возмутило отца Янки, Руси суждено было страдать на протяжении всей своей истории.

Дело в том, что почвы на севере были очень скудные.

На великой русской равнине встречаются почвы двух видов: промывные и непромывные. Из промывных почв вода испаряется слишком медленно и вымывает полезные вещества, оставляя бедный, кислый пахотный слой, с точки зрения сельского хозяйства не представляющий особой ценности. Такие промывные почвы в России называют «подзолом».

Непромывные почвы залегают там, где вода испаряется быстро. Полезные минеральные вещества остаются в почве, обычно либо нейтральной, либо щелочной. Здесь земледелие себя окупает. Самая плодородная из всех непромывных почв – южный чернозем.

Однако между двумя этими полюсами находится третий тип, нечто среднее. Это серозем, технически являющий собой промывной подзол, более или менее подходящий для земледелия.

В целом можно сказать, что пригодные для сельского хозяйства черноземы распространены на юге, а сероземы – в сердце Руси, на землях, простирающихся от Киева до Оки. Но в «петле» буквы R и далее к северу, до самых торфянистых, насыщенных водой тундровых земель, почва в основном подзолистая и дает очень скудные урожаи. Из-за подобного типа почвы вкупе с холодным климатом и сельское хозяйство на севере Руси не может похвалиться отличными результатами.

Жирный, плодородный чернозем на юге много веков пахали тяжелыми, железными плугами. А на севере землепашцы довольствовались сохой – легким деревянным плугом со скромным стальным наконечником-сошником, который не проникал глубоко в скудную, малоплодородную землю, а только отваливал верхний слой земли.

Вот это примитивное орудие и почти бесплодная почва и возмутили Янкиного отца. Но еще более глубокое презрение вызывал у крестьян с юга способ земледелия, который применялся в этих краях.

Ведь сельчане не вспахивали два-три больших поля, посадки на которых можно было бы чередовать, а прибегали к подсечно-огневому земледелию: вырубали участок леса, сжигали поваленные деревья и кустарники, потом несколько лет сажали семена прямо в образовавшуюся золу, а затем переходили на другой участок леса, тем временем прежний снова дичал и зарастал.

– Язычники! – с отвращением повторил ее отец.

Но он был здесь единственным переселенцем и потому мало что мог изменить.

Так, убедившись в отсталости местных жителей, Янка преисполнилась к ним презрения и перестала ими интересоваться.

Управляющий, слуга боярина, согласно букве закона был рабом. Семейства вятичей не только отличались грубостью и неотесанностью: кроме того, они были издольщиками, то есть не платили боярину установленную сумму денег за аренду земли, а расплачивались с ним третью урожая. Так поступали бедняки из бедняков. Мордвины были наемными работниками, возделывавшими часть вотчинных земель вдалеке от деревни, которые боярин предпочел оставить у себя, а другие славянские семьи, переселившиеся с юга, уже, как казалось Янке, переняли примитивные северо-восточные обычаи и спокойно прибегали к отсталому ляду, вырубая и выжигая лес под пахотные земли на своих скромных наделах.

Впрочем, среди этих славян в любом случае не было холостых молодых мужчин. Ближайшему к ней по возрасту было одиннадцать лет. А трое мордовских и двое вятичских юношей, хотя и выглядели добродушными, не пришлись ей по нраву.

«Отсталый, дикий край, – решила она. – Если я за кого и выйду, то уж точно не за местного олуха и недотепу».

А спустя еще три дня ее отец сделал открытие, которое привело его в еще большую ярость.

– А все-таки здесь есть хорошая земля, – раздраженно объявил он ей вечером, – настоящий чернозем. Но ее в кортому не дают!

– А где она?

– Ближе к деревеньке, которую они прозвали Грязным.