– За что! Ясно – за что! Зерно не хотел отдавать. Кто же свое отдаст? Своим-то детям голодать теперича? И они вот тоже за зерно.

– Я не за зерно, я ни за что ни про что, – возразил мужичок, свернувшийся калачиком на лавке. – Съездил в город, продуктов купил – крупы, сахару, мыла, свечей. У меня и бумага была, разрешение от сельсовета. Я все по-честному. Еду себе. А они, разбойники, меня на дороге остановили, отобрали все подчистую. Самого кулаком обозвали – и в каталажку! А у меня дома семеро малых и баба на сносях! – Мужичонка жалкий, нервный, видимо, рассказывал свою историю уже раз десять, его перебили, не дали договорить. Тот, что сидел за зерно, обратился к Владимиру:

– А твое дело плохо, служивый…

– Это почему же мое хуже, чем ваше?

Ответить мужичок не успел, дверь грубо лязгнула, показался солдат в линялой гимнастерке и объявил:

– Митюхин, Санько и Потапов – на выход! Руки за голову!

Мужики вышли. В камере остались Вознесенский и священник.

– Разве вы вчерашних газет не читали? – спросил поп, теребя четки.

– Не читал. А что случилось?

– В Ярославле эсеры подняли мятеж. Нынешняя власть опасается поддержки мятежа бывшими офицерами. Да и союзники-чехи спешат на подмогу мятежникам.

– Вот как… Но я из армии уволился.

– Уволились не уволились, а в душе-то вы офицер. Они вас в покое не оставят.

– Вот черт!

– Вам не черта, батенька мой, надо поминать теперь, а только лишь Господа Бога нашего.

– Простите, батюшка.

– Бог простит.

Со стороны площади перед зданием, где находился сейчас Владимир, слышались шум, голоса. Владимир влез на лавку и сквозь зарешеченное окошко увидел, что на площади идет построение одетых в штатское, но вооруженных людей.

«Собирают отряды для подавления мятежа, – понял он. – Дело плохо. В такой критической ситуации с арестованным возиться не станут. Тюрем у новой власти нет, содержать арестованных не на что. Неужели – расстрел?»

Все эти мысли неслись в голове у Вознесенского вихрем. Время шло – на допрос не вызывали. К вечеру на площадь прибыла крытая машина, добровольцы забрались в кузов. Машина с шумом уехала – площадь опустела. Стремительно стало темнеть.

Когда раздались тяжелые шаги в коридоре и дверь, лязгнув, открылась, Владимир и поп разом поднялись и оборотились в сторону тусклого света, сочившегося из коридора.

– Поп, на выход!

Батюшка кивнул Владимиру и, шепнув: «Господь с тобою!» – вышел.

Владимир слышал, как в конце коридора кто-то сказал:

– Еще раз намекнешь в проповеди про власть антихриста, пеняй на себя!

– Вознесенский! Руки за спину!

Руки за спиной крепко стянули, вывели на пустой темный двор.

– Куда меня? – спросил Вознесенский, видя, кроме своего тюремщика, еще и бородатого солдата с винтовкой.

– Куда, куда! На кудыкину гору… – отозвался тюремщик и отошел к солдату.