— Велите наблюдать за этим человеком до нынешнего вечера так, чтобы нам было известно каждое его слово, каждый его поступок, — ответил Беррье. — Расставьте теперь же двадцать пять переодетых преданных агентов в домах поблизости площади Мобер и велите дозорным ходить по улицам, смежным с этими пунктами.

В восемь часов дайте Жакоберу войти в дом на площади Мобер, а в половине девятого велите напасть и на этот дом, и на тот, который находится напротив монастыря св. Иоанна Латранского. Когда дозорные окружат весь квартал, никто от них не убежит. Каково ваше мнение?

— Я совершенно согласен со всем, — отвечал Фейдо. — Чтобы повысить вероятность успеха, мне остается прибавить к вашему плану только одно. Дайте распоряжение, чтобы выполнили все сказанное вами. Жакоберу должны быть известны эти указания. Позовите его в свой кабинет и спросите его, каким способом он хочет достичь цели. Предоставьте ему действовать со своей стороны, пока мы будем действовать со своей.

— Очень хорошо! — сказал Беррье.

— Вы одобряете этот план?

— Я нахожу его превосходным.

— Если так, любезный Беррье, отдайте распоряжения.

Беррье вышел из кабинета. Фейдо, оставшись один, подошел к камину и, по-видимому, глубоко задумался. В дверь постучали, вошел лакей, держа в руке серебряный поднос, на котором лежало письмо, запечатанное пятью печатями.

— Кто это прислал? — спросил Фейдо, рассматривая печати, на которых не было никакого герба.

— Лакей без ливреи, — отвечал слуга.

Начальник полиции сорвал печати, вскрыл конверт и развернул письмо. В нем было только две строчки и подпись. Фейдо вздрогнул.

— Ждут ответа? — спросил он.

— Устного, господин начальник полиции.

— Скажите — да.

Лакей вышел. Фейдо де Морвиль снова пробежал письмо глазами.

— Герцог де Ришелье! — прошептал он. — Чего он от меня хочет?.. «Важное дело, не терпящее отлагательств», — продолжал Фейдо, перечитывая письмо в третий раз. — Конечно, я пойду!

Он громко позвонил.

— Карету! — сказал он прибежавшему лакею.

Потом сел за бюро и быстро написал несколько строк на очень тонком листе бумаги, затем сложил этот лист таким образом, что его можно было спрятать между двумя пальцами. Он раскрыл перстень, который носил на безымянном пальце левой руки, вложил бумагу внутрь перстня и закрыл его.

— Карета заложена, — сказал лакей, отворяя дверь настежь.

Фейдо взял шляпу и перчатки.

XI. САБИНА

На лазурном фоне позолоченными буквами сияла надпись: «Даже, придворный парикмахер».

Эта вывеска красовалась над парикмахерской, занимавшей всю нижнюю часть дома, находившегося между улицами Сен-Рош и Сурдьер, напротив королевских конюшен. В эту парикмахерскую, очень заботливо обставленную, вела стеклянная дверь с шелковой красной занавесью. По сторонам двери было по пьедесталу, на каждом из которых красовался восковой бюст женщины с живописной прической, далее следовал двойной ряд париков всех видов и форм, напудренных добела, а за париками стояли флаконы с духами, вазы всех видов и форм, ящики с пудрой и румянами.

Все это принадлежало Даже, самому модному придворному парикмахеру, которого боготворили все дамы и которого прозвали Виртуозом Папильотки.

«Даже, — говорят мемуары того времени, — не знал равных себе в своем искусстве. Его гребень хвалили больше, чем кисть Апеллеса или резец Фидия. Он владел редким искусством делать прическу в соответствии с выражением лица, умел одним локоном придать взгляду обольстительность и оживить улыбку, взбив волосы».