Наброшенный на плечи плед с соседнего кресла не спасал — стужа в моих не топленных с утра апартаментах была просто зверской. «Я, Терез-Анабель-Стефани де Бельшют, находясь в здравом уме и трезвой памяти»… Или «в трезвом уме и здравой памяти»? На чистом листе я принялась за новый вариант. Нет, все равно не то!

А в охотничьей гостиной меня ждут. Там наверняка уже давно горит камин и тепло… Подождут! В ведерке у камина полно угля, я сейчас разведу огонь, я больше не могу мерзнуть!

Я высыпала уголь в камин, скомкала исписанные листы, бросила сверху, чиркнула спичкой. Но она тут же погасла в моих дрожащих пальцах. Я присела перед камином на корточки и попыталась зажечь новую спичку прямо над бумагой. Спичка сломалась. Бумага вспыхнула только с третьей попытки и моментально исчезла в пламени. Однако на уголь это не произвело ни малейшего впечатления.

Да что же это такое! Даже камин не хочет гореть! «Я не понимаю, как здесь можно жить!» — сказал мой брат. Выходит, он прав? Замок отторгает меня? Или замок обиделся, что я малодушно и безропотно готова расстаться с родовым гнездом? А разве у меня есть другой выход? Но, может быть, Бельшют делает так нарочно, чтобы я не горевала из-за разлуки? А почему тогда мама сказала: «Крепость не бросит тебя»? Или она имела в виду не крепость Бельшют, а мою собственную крепость духа? Да нет у меня никакой крепости духа! Я больше не могу выносить этот холод! Я сейчас оденусь потеплее и пойду к ним в охотничью гостиную. За каким лешим я торчу здесь? Ну не получается у меня написать завещание, так что ж такого? Пусть Брунар продиктует. Я орнитолог, а не нотариус, я не обязана уметь составлять завещания!

Это совсем не сложно, сказал папа. Попробуй еще раз.

— Не сейчас! — сказала я. — Извини, папа.

Из еще не распакованной с дороги сумки я вытащила первые попавшиеся толстые носки домашней вязки.

Не сдавайся, сказал папа. Я же с тобой.

— Неправда! Ты меня бросил!

Я порылась в комоде, достала старую длинную юбку с запахом и надела прямо поверх платья. Юбка была мятая, зато очень теплая и удобная — она как шотландский килт крепится на поясе завязками и булавкой. И большую вязаную кофту.

Помнишь, как мы с тобой купили эту кофту в Нормандии? — спросил папа. Она так понравилась тебе.

— Не подлизывайся, — сказала я, надевая кофту и застегивая на все пуговицы. — Вы все меня бросили. И ты, и мама, а теперь — даже наш Бельшют. — Кофты мне показалось недостаточно, и я снова завернулась в тот же самый плед.

Как капуста, сказал папа.

— Не смешно, — отрезала я, мне все равно было холодно. — Зачем ты умер?

Зануда, сказал он. Лучше расскажи мне про пингвинов.

— А про Дюлена не хочешь? Он ведь приедет завтра отбирать наш замок.

Может, завтра же и договориться с Дюленом? — подумала я. Так лучше. Покончить со всем разом и больше не появляться здесь, а со свободной душой посвятить жизнь Антарктиде и пингвинам. Они такие симпатичные: Пьер, Бруно, Матильда, Рыжая Лапка, крошка Ясное Утро… Я уже соскучилась по ним. Но ведь можно продать замок и дороже! И тогда я смогла бы организовать собственную экспедицию!

Зря ты обиделась, погрустнел папа. Все умирают рано или поздно. Это закон природы.

— Необязательно было делать это в пятьдесят пять! Мог бы пожить до восьмидесяти!

Скрипнула дверь.

— С кем ты тут болтаешь? — поинтересовался Брунар, по-свойски, без стука, входя в комнату. — Мы ее ждем, ждем, а она тут, оказывается, наряжается!

— Не могу согреться, — призналась я, чувствуя неловкость из-за своего наряда.