— Почему ты утром не рассказал об этом госпоже баронессе? — спросил юрист, пытаясь извлечь хоть какую-то здравую подробность.

— Я говорил всем! Я всем сказал про привидения! Но мне никто не поверил, а дед даже обругал! Вы же мне и сейчас не верите? Правда, госпожа баронесса? Не верите? Но штырь был. У него шляпка в виде квадратика. Я его найду!

Мальчик опустился на колени и стал ползать по плитам. Я проследила за ним глазами и вдруг возле скамьи увидела сечку для капусты. Я еще не успела подумать, откуда она тут взялась, как Винсент радостно сообщил:

— Нашел! Вот этот квадратик! Чем бы поддеть? — Схватил сечку, подцепил одну из мелких плиток и потянул вверх.

Удивительно, плитка поддалась, вытягивая железный штырь за собой. Мы смотрели на штырь как завороженные. Потом вдруг раздался скрежет, лязг, и за спиной мальчика начали расходиться плиты. А он все тянул и тянул вверх этот самый штырь.

— Вот видите, а вы мне не верили, — с гордостью произнес внук историка, распрямился, намереваясь сделать шаг назад — прямо в проем между плитами.

Мы оцепенели. Первым отреагировал Люк, прыгнул на мальчика, на лету резко отбрасывая его от разверзшейся дыры, из которой вдруг послышались вопли и стоны. Винсент благополучно откатился к скамье, а я узнала голос моего брата! Однако Люк не удержал равновесие, обрушиваясь прямо в проем, но тем не менее успел вовремя зацепиться за край плиты и повиснуть на руках.

— А! О! О-о-о! — неслось из глубины.

— Ален! — закричала я. — Братик!

Тем временем штырь начал медленно врастать обратно в пол, а плиты-створки — сходиться, норовя вот-вот раздавить Люка. Теперь уже не растерялся Винсент, заклинив шляпку штыря сечкой, а Брунар шагнул к проему и протянул руку.

— Держитесь, Дюлен!

Я тоже приблизилась. При дневном свете было видно, что между раскрывшимися плитами вниз ведут ступени деревянной лестницы, древней и гнилой. Темнота в самом низу, но на глубине метров трех над черной бездной на каком-то одиноком качающемся куске лестницы полусидит-полулежит Ален и выкрикивает что-то бессвязное. Из дыры тянет жуткой гнилью и вековой затхлостью. Боже мой, подумала я, вспомнив, что у Люка аллергия, только бы он не задохнулся! Все происходило молниеносно и как под водой одновременно.

— Лучше найдите фонарь и веревку, — ответил Брунару Люк, и по лицу и голосу я убедилась, что его уже мутит от вони.

— Вот фонарь, мсье. — Винсент протянул ему почти игрушечный фонарик. — Я сбегаю за веревкой!

— Люк! Пожалуйста, — хрипло зашептала я, потому что мешал комок в горле. — Вылезай! Ты задохнешься! Вызовем спасателей, они…

— Некогда, лучше свяжи свою шаль с пиджаком Брунара и еще с чем-нибудь подлиннее, — перебил меня Люк и закашлялся, а его глаза уже слезились от вони. — Деревяшка под твоим братом может обломиться в любой момент.

Мы связывали вместе все, что могли, из одежды, со страхом наблюдая, как Люк уверенно спускается по выступам камней к останкам лестницы. Наконец он подобрался к моему вопящему брату, с ловкостью иллюзиониста обмотал его нашей импровизированной веревкой, и мы втроем — Брунар, Винсент и я — выволокли Алена наружу. Кошмар! Брат едва держался на ногах, уверяя, что он уснувшая Белоснежка, и ругался, зачем мы его разбудили, ведь еще не приехал прекрасный принц…

Брунар и Винсент водворяли Алена на лавку, а я с «веревкой» метнулась к дыре: я больше не могла слышать надсадный кашель Люка, доносившийся из недр башни.

— Вылезай скорее! — закричала я вниз, кидая туда «веревку».

Но или я сделала что-то не так, или Люк устал, но он сорвался и поехал вниз по каменной стене.