— Я не настолько капризен! — обиженно отреагировал Хью.

— Все мужчины капризны. — Она безнадежно махнула рукой. — Они властвуют, так почему бы им и не покапризничать?

Он перевел дух, сдерживая резкие слова, так и рвущиеся наружу, и только тогда заговорил снова. Он старался приводить самые разумные доводы:

— Вовсе не каприз заставляет меня понять, что любые из сыновей графа Джэггера станут воинами. Я знавал Робина, леди Эдлин, во цвете его лет, и я испытал на себе силу его клинка. Я видел, как молились на него его люди и как женщины… ну, в общем… — Он несколько смущенно откашлялся. — Ты говоришь, что его сыновья хотят стать монахами. Может быть, но возможно и другое. Похоже, им не предоставили выбора — ведь они смогли бы найти себя на ином поприще, более подходящем для рыцарского звания.

— Робин погиб слишком рано. — Ее сердце едва не остановилось, когда она вспомнила живого, красивого, героического мужчину и поняла, что он никогда больше не пройдет по этой земле. — Я желаю своим сыновьям лучшей участи.

— Но чего они сами хотят для себя?

— Им всего восемь лет. Они едва понимают, чего хотят. — Она встала и положила миску в бадью с остальной грязной посудой. — Другие родители помогают своим детям избрать наилучший путь, по которому они могли бы следовать всю свою жизнь. Почему ты думаешь, что я менее состоятельна?

— Возможно, твой отец мог бы дать тебе дельный совет.

Она заметила, что он не ответил на ее вопрос.

— Мой отец даже не знает, где мы находимся.

— Почему?

Она открыла сумку, которую брала с собой в лес этим утром, и высыпала все растения и корни на стол.

— Я не отправила ему ни одной весточки — точно так же, как и он не поинтересовался моей судьбой. Когда я впервые выходила замуж, нас у родителей было пятеро девочек. После этого у моей матери родились еще две. Всех девочек или выдали замуж, или поместили в монастырь, за каждой дали какое-то приданое. Как семья и ожидала от меня, я помогла найти мужей для трех моих сестер. Мой долг тем самым выполнен с лихвой. — Она понюхала корень мандрагоры, затем спокойно продолжила: — Тем не менее я не отважусь появиться в доме отца, где он мог бы, наверное, оказать мне радушный прием. Мое теперешнее положение делает это совершенно невозможным.

— Грустно звучит, — громко сказал Хью.

— Вовсе нет, это вполне естественно, — ответила Эдлин. — Ты родился в такой же бедной семье, как и моя. Смогли бы твои родители принять тебя обратно в свой дом?

— Нет, но ведь я уже взрослый мужчина!

— Ах, как это верно!

Заметил ли он ее насмешку? Вряд ли. В нем было слишком сильно мужское начало, чтобы он когда-нибудь смог понять мысли женщины. Она ведь тоже была взрослой женщиной. Так же, как и у него, ее убеждения окончательно сложились, а многое из того, что она собиралась совершить, выполнено. Но ее маленькие победы не были сродни победам мужчин и потому не многого стоили.

Ее всегда приводило в ярость то, что средства, которыми мужчины пробивали свою дорогу в жизни, полагая, что их образ действий единственно правильный, были определены устройством того мира, который они сами же и создали так, чтобы он обслуживал только их нужды и потребности.