Характер у нее оказался добрейший. Суровость, проявленная ею при первом знакомстве, на этом же знакомстве и закончилась, и Лепицкая стала обычной, чуть суетливой, немножко не в меру болтливой старухой, всегда готовой помочь. Столкнувшись на лестничной клетке с покашливающим соседом, она тут же заявила, что знает, чем облегчить его страдания, и вручила Илюшину собственноручно связанный шарф. «Его, мой дорогой мальчик, носил еще Мейельмахер!» – провозгласила она, убеждая Макара в удивительном лечебном действии шарфа.

– Если Мейельмахер, тогда не могу отказаться, – сдался Илюшин, покорно принял шарф, рассыпался в благодарностях, уверенный, что снимет шерстяную змею, как только войдет в квартиру. Однако шарф оказался мягким и грел горло, к тому же по странной причуде Макар, не отличавшийся сентиментальностью, подумал, что старая соседка не пожалела для него вещи, которая означала для нее куда больше, чем просто шарф. Он посмотрел на себя в зеркало и представил лицо Бабкина, когда тот увидит его с серо-зеленой тряпкой на шее, хмыкнул, но шарф не снял.

* * *

Проработав в банке полгода, Сергей Бабкин не то чтобы озверел, но был близок к этому. Ему не нравилась работа, не нравились люди, окружавшие его, и даже радость жены после того, как он получил первую зарплату, оказалась недостаточной компенсацией. Сергей чувствовал себя бездельником, получающим зарплату непонятно за что. Работа службы безопасности в банке была поставлена из рук вон плохо, но когда Сергей попробовал что-то изменить, его начальник, сам бывший опер – низкорослый мужик с жирными, как у бабы, ляжками, – попросил его умерить пыл и не лезть не в свою вотчину.

По утрам Сергей со страдальческой гримасой надевал костюм, долго возился с галстуком и про себя проклинал дресс-код банка, обязывавший каждого сотрудника выглядеть «прилично». В понимании Сергея приличными были чистые джинсы, которые он не ленился гладить после очередной стирки, майка или демократичная рубашка, короткая свободная куртка, не стеснявшая движений, но скрывавшая кобуру под мышкой. Теперь от любимой одежды пришлось отказаться, и даже в гости к своей маме Ольга просила его приходить в костюме – это подчеркивало, насколько ее муж изменился в лучшую сторону. «Повзрослел».

С новой деятельностью Бабкина немного примиряло то, что Ольга преображалась на глазах. Прежнее устойчивое недовольство уступило место приподнятому настроению, и в свободное от работы время, которого у нее было полно, Ольга декорировала квартиру, сама что-то на ходу выдумывая, готовила из таких продуктов, на которые раньше они только смотрели, увлеклась спортом и регулярно ходила в тренажерный зал по соседству. Теперь ее семья становилась правильной – с мужем-добытчиком и женой, работающей не для заработка, а для общения с коллегами. И хотя Марина Викторовна по-прежнему выражала недовольство медленными карьерными успехами зятя, приводя в пример массу знакомых, которые к его возрасту успели добиться куда большего, Олю это мало трогало. Она чувствовала, что ведет супруга верной дорогой.

Как-то раз Сергей, выйдя из банка и направляясь в ближайшее кафе пообедать, услышал, что его окликают. Обернувшись, он увидел Мишу Кроткого – бывшего коллегу.

Миша Кроткий внешне соответствовал своей фамилии – среднего роста, полноватый и какой-то мягкотелый, всегда с красным лицом, так что казалось, будто он то ли долго бежал и запыхался, то ли обгорел на солнце. Его небольшие голубые глазки прятались за очками, и, снимая их, чтобы протереть, Миша тут же начинал моргать с беспомощным видом. Он редко смеялся в голос, но часто улыбался, и улыбка его была под стать ему самому – чуть нелепая, добрая, слегка извиняющаяся. Миша производил впечатление нескладного, но хорошего человека, который самому себе перед сном может пожаловаться «Меня девушки не любят», но вслух этого никогда не скажет.