Наша с Ольгердом спальня находилась на пятом, верхнем этаже, и вход на этот этаж был разрешен только днем и только горничным – я считала, что у нас должно быть свое место уединения. Кроме спальни в наших покоях находились два больших удобных кабинета, две ванные, одна из которых, та самая, примыкала к общей спальне, а вторая делила пополам две просторные, светлые будущие детские. Кроме того, только у нас был выход на плоскую крышу, где после уборки земли, прогнивших досок и битых горшков, появилось достаточно места для того, чтобы разбить там уютный летний сад.

В спальне, кроме огромной кровати с кучей подушек и теплыми пледами, у камина стояли два удобных кресла и маленький столик между ними, куда было удобно поставить чашку горячего взвара или положить открытую книгу. Вместо банального ковра на полу лежал сшитый из коротко стриженной овчины дымчато-серый, с черными контрастными вставками палас.

На двух узких окнах-бойницах, расширять которые не стали, висели огромные полотна густо-синего цвета, с широкой, сантиметров пять, светло-кремовой атласной каймой по боковинам и низу – полог над кроватью, который превращал наше ложе в этакую комнату в комнате, был одного цвета с каймой на шторах – кремовый, но не из атласа, а из плотной шерсти. За изголовьем кровати скрывалась небольшая дверца, ведущая в гардеробную.

После завтрака мы выходили во двор, где нас ждали Мрак и Снежинка – наши верховые лошади. Ольгерд взялся обучать меня лично. Пока еще успехи мои были более, чем скромны, но час или полтора ежедневных прогулок всегда поднимали мне настроение, я уже притерпелась к вечно ноющим мышцам, к сопровождающим нас солдатам, к тому, что одна я больше не выхожу из замка.

Зато не торопясь, выбирая каждый раз новое направление, мы знакомились со своими владениями. Например, в паре километров от крепостной стены, в противоположную от деревни сторону, мы нашли удивительной красоты и прозрачности маленькое озерцо с проточной водой и крошечным водопадиком.

Сейчас, до наступления серьезных морозов, только берега были покрыты хрупкой корочкой льда, а водопад все еще радостно шумел и разбрасывал брызги. Дружно решили, в следующем году поставим на берегу беседку. Думаю, в жаркие дни прохлада этого места будет просто восхитительной.

После прогулки Ольгерд шел в свой кабинет заниматься бумагами и налогами, а я навещала ронсу Милль и ее дочь, потом заходила на кухню и выслушивала подробный доклад санги Брон, который обычно сводился к паре небольших проблем, куче бытовых мелочей и обнадеживающему:

- Пока все прекрасно, санги Алуна!

А дальше наступало, пожалуй самое любимое мое время, сперва я пробовала делать это в моем кабинете, но Ольгерд очень сильно возражал, поэтому, прихватив на поднос кувшин горячего взвара и тарелку теплых пирожков, я шла в кабинет Ольгерда, где мы прямо на письменном столе, пренебрегая кучей условностей, пили чай, обсуждая всякие бытовые мелочи, потом Ольгерд продолжал работать с бумагами, а я садилась к окну и вязала ему теплый толстый свитер.

В этой уютной монотонности, когда один день почти точно похож на другой, когда нет изнуряющего труда, пеших переходов, голода, а все делается легко, в охотку и в приятной компании мужа, есть особая, завораживающая прелесть.

Снег уже лежал плотной пеленой, и только черные силуэты деревьев разбавляли эту ослепляющую белизну. Эти дни чем-то напоминали мне бесконечную нитку жемчуга, с абсолютно ровными, идеально подобранными бусинами.

Мне казалось, что в этой зимней сказке я смогу жить бесконечно долго и бесконечно счастливо, просто существуя рядом с Ольгердом и дыша с ним одним воздухом, слушая ночами ровное биение его сердца, и, иногда, думая о том, что, пожалуй, артефакт с желтым камнем пора отправить на хранение в шкатулку.

Возможно, мы бы так и дожили до весны, если бы не наша привычка к конным прогулкам по утрам.

Все сказки имеют печальное свойство очень быстро кончаться.