|
— Вы, разумеется, пошутили, сэр, осмелюсь сказать. Когда встречаешь истинного знатока, узнать его — дело несложное. Он раздражал Ланселота, желавшего остаться со своими горестями наедине, и Ланселот осознавал свое раздражение. По этой причине он машинально встревожился, не нагрубил ли он дворецкому ненароком. Возможно, дворецкий действительно был тонким ценителем вин и, может быть, у него хватало своих невзгод. И Ланселот вежливо выпил предложенное. — Очень хорошее вино, — сказал он, желая утешить дворецкого. — Великолепный букет. — Я рад, что вы его хвалите, сэр. Ланселот вдруг задал вопрос, рано или поздно задаваемый всяким молодым человеком, даже не заметив, что никакого отношения к вину этот вопрос не имеет: — А вы любили когда нибудь? Дворецкий уважительно улыбнулся и снова наполнил рог. К полуночи Ланселот с дворецким сидели за столом друг против друга, физиономии у обоих были красные. На столе между ними стоял кувшин с горячим глинтвейном — смесью красного вина, меда, пряностей и иных добавлений, сделанной женою дворецкого. — Потому я тебе и рассказываю, — говорил Ланселот, таращась, как обезьяна. — Никому бы не рассказал, но ты малый хороший, с понятием. А рассказать — уже радость. Давай еще выпьем. — Ваше здоровье, — сказал дворецкий. — Что же мне делать? — вскричал Ланселот. — Что делать? Он уронил страховидную голову на сложенные руки и заплакал. — Побольше отваги, сэр! — сказал дворецкий. — Победа или смерть! Глядя на дверь буфетной, он дробно постучал рукой по столу и снова наполнил кружку Ланселота. — Выпейте, — сказал он. — Выпейте от души. И будьте мужчиною, сэр, если вы простите мне подобную вольность. Не пройдет и минуты, как вы услышите добрые вести, уж можете мне поверить, и вам захочется, как сказано у барда, замедлить часов и дней неумолимый бег. — Хороший ты малый, — сказал Ланселот. — Да будь я проклят, коли не замедлю, если сумею. — И чем слуга хуже хозяина? — А ничем, — ответил молодой человек, подмигивая, как он и сам ощущал, довольно гнусным образом. — Еще и получше, не так ли, дворецкий? И он осклабился, обретя разительное сходство с ослом. — Ага, — сказал дворецкий, — а вон и женушка моя, Бризена, видишь, в дверях буфетной, у нее там записка какая то. Небось, для тебя. — Ну, и что там написано? — спросил дворецкий, глядя на молодого человека, уставившегося на листок бумаги. — Ничего, — сказал молодой человек, бросив листок на стол и нетвердыми ногами направляясь к дверям. Дворецкий прочитал записку. — Тут написано, что Королева Гвиневера ждет тебя в замке Каз в пяти милях отсюда. Что Короля с ней нет. И еще про какие то поцелуи. — Ну и что с того? — Да ничего, ты ведь все равно пойти не осмелишься. — Не осмелюсь? — выкрикнул сэр Ланселот и, покачиваясь и карикатурно хохоча, вышел в ночную тьму и потребовал коня. Поутру он проснулся, будто от толчка, в незнакомом покое. В покое стояла кромешная тьма, окна были завешены гобеленами, голова у Ланселота совсем не болела, что делало честь его организму. Он выпрыгнул из кровати и подошел к окну, отдернуть завесу. В одно мгновение он осознал все, случившееся прошлой ночью, — дворецкого, пьянство, любовное зелье, видимо, подмешанное в вино, послание от Гвиневеры и темное, горящее прохладным огнем тело в постели, которую он только что покинул. Он отдернул завесу и приник лбом к холодному камню оконницы. Чувствовал он себя прескверно. — Дженни, — сказал он по истеченьи минуты, ему показавшейся часом. Ответа не последовало. Он обернулся и увидел прокипяченную деву, Элейну. |
